– Мне он ни к чему.

– Ладно, – Лида спрятала пистолет в сумку.

– Ну, а что за третий пакет?

– За третий? Жизнь. Они решили тебя убрать, а я их переубедила. Сказала: он глупый, неопытный, размазня. Ведь это верно, разве не так?

Что возразишь! Лида продолжала:

– А единственная положительная черта, которую я у тебя заметила… Этим я не стала делиться. Так что давай пакеты.

Я открыл сумку, развинтил голову Гоголя, вынул три пакета. Лида положила их к себе в сумку.

– Как вас нашел Пичугин? – спросил я.

Я чувствовал, что она сейчас уйдет, и я уже никогда не узнаю, зачем Пичугину нужна была статуэтка.

– Как нас нашел Пичугин? – повторила мой вопрос Лида. – Он ведь из вашего Центрального Комитета. А у нас есть Плеко, когда-то он был в компартии. Впрочем, как и мы все. Этот Плеко раньше был знаком с Пичугиным. Они случайно встретились в Виндхуке. Мы там добывали лекарство. Пичугин приезжал туда, чтобы встретиться с каким-то немцем.

– Немцем?

– Да, немцем. Тот живет в Виндхуке.

– Зачем?

– Тот передал Пичугину какие-то записки.

– Какие?

– Я не знаю. Там же Пичугин заказал статуэтку Гоголя. С тайником, куда он спрятал записки.

– Статуэтка нужна была только как тайник?

– Нет. Он сказал, что статуэтка предназначалась вашему дипломату в Женеве, тот должен был подарить ее какому-то американскому журналисту, любителю Гоголя.

– Записки тоже для американца?

– Я не в курсе.

– Они представляют ценность?

– Не знаю.

– Давай все по порядку. Пичугин достал какие-то записки и заказал статуэтку Гоголя с тайником. Эту статуэтку должен был получить наш дипломат и подарить американскому журналисту. Так?

– Похоже, что так.

– Значит, или Гоголь, или записки представляют какую-то ценность. Поэтому он не оставил статуэтку в посольстве, а взял во Францию.

– Нет. Он не хотел с ней связываться и собирался оставить ее в Конго, – прервала меня Лида. – Но мы его отговорили. Мы хотели воспользоваться ею для перевозки порошков.

– Но у него была дипломатическая неприкосновенность.

– Его в Париже встречали. Он не хотел, чтобы они узнали про наркотики…

– Кто встречал?

– Извини. Это уже политика, здесь я молчу.

– Ладно. Когда вы получили порошки?

– После таможенного контроля.

– Вместе с Гоголем?

– Да.

– И записки он вам тоже вернул?

– Они лежали в той же сумке, что и статуэтка. Он сказал, что это записки старого маразматика, которые никому не нужны.

– Где они сейчас?

– У Базиля. Я пыталась их прочесть, но по-немецки… Поэтому отдала Базилю.

Опять Типограф!

– А он читает по-немецки?

– Да. Он начал читать и сказал, что ерунда. Все-таки жалко, что мы с тобой в разных лагерях. Завтра ты уедешь?

– Да.

– Тебе нужна помощь?

– Нет.

– Подумай.

Я покачал головой.

– Тогда пойди рассчитайся с барменом.

Я все понял. Поднялся, подошел к бару, расплатился. Когда вернулся, Лиды уже не было.

Чертовщина какая-то. Пичугин знал, что перевозом статуэтки и записок в Женеву из Браззавиля занимается аппарат ЦК, то есть они представляют какой-то интерес. Но он их спокойно отдает, не пытаясь как-либо использовать. Что должно было произойти, если бы я привез статуэтку в Женеву? Я был обязан положить ее в банк. И не просто в банк, а в банк с сомнительной репутацией. Лиде Пичугин сказал, что весь груз предназначен для какого-то нашего дипломата в Женеве. Странно, но допустим. Когда Москва узнала, что статуэтка исчезла, мне приказали не жалеть денег и найти ее. Про записки ни слова. Значит ли это, что статуэтка – главное, а записки – просто наполнитель? Или они уверены, что бумаги по-прежнему внутри? Уж больно всё не складывается. Если статуэтка предназначается нашему дипломату, почему я должен был положить ее в банк? Скорее всего, из банка ее взял бы кто-то другой. Американский журналист? Маловероятно. Из русских писателей американцы знают только Достоевского, наиболее образованные еще Толстого. Но не Гоголя! Что-то не так. И записки… Что там в них? Типограф сказал, что ерунда. Когда я у него был, он мне ничего о них не говорил. Это понятно. Но теперь расскажет. И отдаст записки.

– Машина подана, месье «как вас там».

Передо мной стояла улыбающаяся Кики.

– Ты быстро.

– Куда прикажете доставить?

– Сначала к Базилю, потом к тебе домой.

– А может быть, по-другому? Сначала ко мне домой и никогда к Базилю?

Откровенно говоря, я тоже предпочел бы этот вариант. После сегодняшнего дня хотелось мирной и спокойной ночи. Но надо было закончить дело.

– И все-таки начнем с Базиля. Где твой «Мерседес»?

– У бара на площади.

– Пошли.

Я повел ее в сторону мужского туалета и галантно предложил зайти внутрь.

– Неожиданно и любопытно, – прокомментировала юная художница.

Я подвел ее к открытому окну.

– Сюда.

– Теперь поняла.

Мы выскочили на улицу, пересекли площадь и забрались в кикину антилопу.

Отъехав пару километров, Кики завернула на узкую улицу и подрулила к магазину со светящейся рекламой «Кондитерская».

– Надо купить что-нибудь к кофе.

Она выключила зажигание. Вокруг никого не было. Она придвинулась о мне:

– Здесь тихо.

И поцеловала меня в щеку:

– Ты похож на Кэри Гранта. Молодого.

– А ты похожа на себя саму, и это совсем неплохо.

Я обнял ее и правой рукой осторожно расстегнул две верхних пуговицы платья. Она не сопротивлялась. Убедившись, что бюстгальтером молодое дарование себя не обременяет, я нырнул ладонью внутрь, но на этот раз она среагировала, выудила мою руку и уложила на приборную доску.

– Потом.

«До чего у нее сильные руки», – подумал я и с удовлетворением заметил, что застегивать пуговицы она не стала.

– Ты сильная, с тобой не справишься!

– Я была чемпионкой по плаванию, в трех видах. Еще есть вопросы?

– Почему твою тетю зовут Высокой табуреткой?