Я отстраняюсь на долю секунды, Арон теряет контроль над собой, и я вижу, что он расстроен.

– Прости, – говорю я. – Я просто не уверена, что смогу заниматься этим под саундтрек из «Экономии».

Арон тянется за пультом, который лежит на полу рядом с нашими футболками.

– Хочешь переключить?

– Нет. – Я мягко его отталкиваю. – Я имею в виду, это не… Я просто не уверена, что смогу этим заняться. Прямо сейчас.

Он хватает меня за ремень прежде, чем я успеваю слезть с его колен. Он улыбается, но его глаза темнее, чем обычно, и я уверена, что он изо всех сил старается не злиться на меня.

– Давай же, Ник, – говорит он. – Мы ведь никогда не бываем одни.

– В каком смысле? Мы всегда одни.

Он опирается на локоть и стряхивает волосы с глаз.

– Не совсем, – возражает он, – не так, как сегодня, – он слегка улыбается. – Мне все время кажется, что ты убегаешь от меня.

Он снова кладет руку мне на талию и привлекает к себе, заставляя сесть обратно на его колени.

– Чего ты хочешь? – выпаливаю я, прежде чем успеваю остановить саму себя.

Он застывает в миллиметре от моих губ и отклоняется, чтобы посмотреть на меня.

– Знаешь, а все считают, что мы переспали в День Отцов-основателей, – говорит он.

Мое сердце начинает бешено колотиться, как у зайца.

– И что?

– А то… – Он снова целует мою шею и медленно продвигается к уху. – Раз уж все всё равно думают, что мы…

– Ты это несерьезно. – В этот раз я резко выпрямляюсь и слезаю.

Он с усилием выдыхает.

– Только на четверть серьезно, – отвечает он, забираясь на диван и скрещивая ноги. Он облокачивается на свои колени и проводит тыльной стороной ладони по моему бедру. – Ты так и не рассказала мне, что случилось с тобой в День Отцов-основателей. – Он все еще улыбается, но это лишь полуулыбка, которая не отражается в его глазах. – Загадочная исчезающая подружка, – его рука скользит вверх по моему бедру. Он дразнит меня, все еще надеясь создать правильное настроение. – Таинственная пропавшая девочка…

– Я не могу, – говорю я неожиданно для себя самой и сразу чувствую прилив облегчения. Как будто у меня под ребрами застряло нечто тяжелое и жесткое, а теперь оно ушло, пропало, исчезло.

Арон вздыхает и убирает руку.

– Все в порядке, – говорит он. – Можем просто телик посмотреть или что-нибудь в этом роде.

– Нет. – Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох, думаю о его руках и улыбке и о том, как он выглядит на баскетбольной площадке – подвижный, загорелый и красивый. – Я имею в виду, я не могу. Встречаться с тобой. Больше.

Арон отшатывается, словно я его ударила.

– Что? – Он качает головой. – Нет. Это невозможно.

– Да. – Теперь ужасное чувство возвращается, на этот раз угнездившись в моем желудке, тяжелая смесь вины и сожаления. Черт, да что же со мной не так? – Мне очень жаль.

– Но почему? – Он выглядит таким открытым в эту секунду, таким уязвимым, что часть меня хочет подойти к нему и обнять, поцеловать и сказать, что я пошутила. Но я не могу.

Я продолжаю сидеть на месте, сложив руки на коленях. Пальцы онемели и кажутся чужими.

– Я… Я просто думаю, что это неправильно, – произношу я. – Я не та, кто тебе нужен.

– Кто сказал? – Арон снова приближается ко мне. – Николь… – но он обрывает фразу, видя, что я не шевелюсь, не могу даже взглянуть на него.

На одну ужасную долгую секунду, пока мы сидим рядом, воздух между нами заряжен чем-то жутким и холодным, словно кто-то открыл невидимое окно и в комнату ворвался штормовой ветер.

– Значит, ты серьезно, – говорит он в конце концов. Это не вопрос. Его голос изменился. Стал чужим. – И ты не передумаешь.

Я качаю головой. В горле пересохло, и я знаю: если посмотрю на него – сломаюсь. Я начну плакать или умолять, чтобы он простил меня.

Арон встает, не сказав ни слова. Он поднимает свою футболку и натягивает через голову.

– Не могу в это поверить, – говорит он. – А как же весенние каникулы? Как же Вирджиния Бич?

Парни из баскетбольной команды запланировали поездку в Вирджиния Бич в марте. Моя подруга Одри едет со своим бойфрендом, Фишем. Арон и я тоже собирались поехать туда, чтоб вместе со всеми снять дом на побережье. Мы воображали пикники на пляже и долгие дни с привкусом соли. Я представляла себе, как просыпаюсь в комнате, где все окна открыты, пропуская прохладный океанский воздух, а мою талию обвивают теплые руки…

Но не его руки. Не с ним.

– Мне жаль, – повторяю я.

Мне приходится наклониться, чтобы поднять свою футболку.

Еще пять минут назад мы целовались, сплетая ноги на старом диване. И хотя именно я решила закончить эти отношения, все равно чувствую себя странно, сбитой с толку, словно пытаюсь смотреть фильм на быстрой перемотке. Я надеваю футболку наизнанку, но у меня нет сил переодеваться. И надевать лифчик тоже.

– Не могу поверить, – говорит Арон отчасти самому себе. Когда он злится, внешне становится еще спокойнее. – Я признался тебе в любви… Я купил тебе этого дурацкого мягкого кота на День Святого Валентина…

– Он не дурацкий, – возражаю я автоматически, хотя в принципе он прав. Наверное, в этом весь смысл.

Кажется, он меня не слышит.

– Что Фиш скажет? – Он проводит рукой по волосам, но они немедленно падают обратно ему на глаза. – Что мои родители скажут?

Я не отвечаю. Просто сижу, стиснув кулаки, так что ногти больно впиваются в ладони, поглощенная ужасным чувством, которое не могу контролировать. Что же, черт возьми, со мной не так?

– Ник… – Арон говорит мягко. Я поднимаю на него глаза. Он надел свою зеленую толстовку, ту, которую получил в Новом Орлеане, когда помогал там «Среде обитания для человека» летом, после первого года в старших классах. Она всегда необъяснимо пахнет океаном. И в этот момент я почти сдаюсь. И я вижу, что он думает о том же.

«Забудем все это. Притворимся, что этого разговора не было».

Наверху открывается дверь.

– Эй? Есть кто дома? – кричит Паркер.

И момент проходит, исчезает в тени, словно насекомое, которое спугнули, наступив ботинком. Арон оборачивается, что-то ворча себе под нос.

– Что ты сказал? – Мое сердце снова бешено колотится, как кулак, пытающийся пробить грудную клетку.

– Ничего. – Он застегивает толстовку, не глядя на меня. – Забудь.

Паркер, должно быть, слышит нас или чувствует. Он сбегает по ступеням и входит прежде, чем я успеваю его остановить. Он видит Арона и замирает. Затем переводит взгляд на меня и на мой лифчик, все еще лежащий на ковре. Его лицо белеет, а через секунду так же стремительно краснеет до самых кончиков волос.