Был ли я прав, милая, милая Елена, в моем первом впечатлении от вас? — Вы знаете, я слепо верю в первые впечатления, — был ли я прав во впечатлении, что вы честолюбивы?

Если так, и если вы будете верить в меня, я могу и хочу осуществить самые безумные ваши желания. Это был бы блестящий триумф, Елена, для нас — для вас и для меня.

Я не смею доверить мои планы письму — да у меня и нет времени, чтобы намекнуть на них здесь. Когда я увижу вас, я объясню вам все — настолько, по крайней мере, насколько я смею объяснять все надежды даже вам.

Разве не было бы это «славным», любимая, установить в Америке единственную бесспорную аристократию — аристократию разума, — удостоверить ее верховенство — руководить ею и контролировать ее? Все это я могу сделать, Елена, и сделаю — если вы велите мне — и поможете мне.

[Подписи нет]

ЭДГАР ПО К ЕЛЕНЕ УИТМАН

Ноября 25-го, 1848

Немножко позднее, чем через две недели, милая — милая Елена, я опять прижму вас к моему сердцу — до тех пор я возбраняю себе волновать вас и не буду говорить о моих желаниях — о моих надеждах, и особенно о моих страхах. Вы говорите, что все зависит от моей собственной твердости. Если это так, все хорошо, — потому что страшная агония, которую я перенес, — агония, ведомая только моему Богу и мне, как будто провела мою душу через огонь и очистила ее от всего, что слабо. Отныне я силен — это те, которые меня любят, увидят — так же как и те, кто так неутолимо пытался погубить меня. Нужно было только одно из таких испытаний, как то, через которое я только что прошел, чтобы сделать меня тем, чем я рожден быть, сделать меня сознающим мою собственную силу. — Но все не зависит, милая Елена, от моей твердости — все зависит от искренности вашей любви.

Вы говорите, что вас «мучили раскаяния, которые потом были разъяснены до полного вашего удовлетворения». Касательно этого обстоятельства я принял твердое решение. Я не успокоюсь ни ночью, ни днем, пока я не предам тех, которые меня оклеветали, свету дня — пока я не явлю их и их мотивы общественному оку. У меня есть средства, и я безжалостно ими воспользуюсь. В одном позвольте мне остеречь вас, милая Елена. Как только миссис Э. услышит о моем предложении вам, она пустит в ход всяческие интриганства, какие только можно представить, чтобы помешать мне: — и, если вы не приготовлены к ее проделкам, она безошибочно преуспеет, ибо вся ее наука, за целую жизнь, — это удовлетворение своей злокозненности такими средствами, которые всякое другое человеческое существо скорее умрет, чем применит. Можете быть уверены, что вы получите анонимные письма, так искусно составленные, что обманется и самый проницательный. Вас навестят, возможно, особы, о которых вы никогда не слыхали, но которых она подговорила пойти к вам и позорить меня — причем они сами даже не осведомлены о влиянии, которое она оказала на них. Я не знаю кого-либо с более острым умом для таких вещей, как миссис Осгуд, — но даже и она в течение долгого времени была всецело ослеплена ухищрениями этого дьявола, и просто потому, что ее великодушное сердце не могло постичь, как какая-нибудь женщина может снизойти до махинаций, перед которыми содрогнулся бы самый отверженный из злых духов. Я приведу вам здесь лишь один пример ее низости и чувствую, что этого будет довольно…

Если вы цените ваше счастье, Елена, берегитесь этой женщины! Она не прекратила свои преследования здесь. Моя бедная Виргиния была постоянно мучима (хотя не обманута) ее анонимными письмами, и на своем смертном ложе объявила, что миссис Э. была ее убийцей. Не имел ли я право ненавидеть этого злого духа и предостерегать вас от нее? Вы поймете теперь, что я разумею, говоря, что единственная вещь, которую я не нашел возможным простить миссис Осгуд, это то, что она приняла миссис Э.

Берегите ваше здоровье, милая, милая Елена, и, быть может, все еще будет хорошо. Простите меня, что я позволяю этим обидам так захватывать меня — я не чувствовал их так горько, пока они не угрожали лишить меня вас, но ради вас, милая, я постараюсь быть спокойным.

Ваши строки «К Арктуру» поистине прекрасны.

[Подписи нет]

ЭДГАР ПО К ЕЛЕНЕ УИТМАН

[Без даты]

Никакой вызов ни в каком нагромождении не заставит меня говорить дурно о вас, даже в мою собственную защиту. Если бы, чтоб защитить себя от клеветы, как бы она ни была незаслуженна или как бы она ни была нестерпима, я увижу необходимым прибегнуть к объяснениям, которые могли бы быть осуждающими для вас или мучительными, самым торжественным образом я уверяю вас, что я терпеливо снесу такую клевету, скорее чем воспользоваться каким-либо из таких средств ее опровергнуть. Итак, вы видите, до этого предела я весь в вашей власти, — но, давая вам такое уверенье, не вправе ли я просить у вас некоторой сдержанности взамен?.. Что вы каким-нибудь образом поддержали эту жалкую ложь, я не верю и не могу поверить — кто-то, равно ваш враг и мой, был ее автором, — но о чем я вас прошу, это написать мне тотчас несколько строк в объяснение… Я могу опровергнуть утверждаемые факты самым удовлетворительным образом, но, может быть, нет надобности опровергать то, чего, я чувствую с полным доверием, не утверждали вы, — ваше простое отрицание есть все, чего я хочу, — вы, конечно, напишете мне немедленно по получении этого… Небо знает, как не хотел бы я ранить или огорчить вас!.. Да защитит вас Небо от всего злого!.. Пусть мои писания и действия говорят за себя сами. Моим намерением было сказать просто, что наш брак отложен по причине вашего нездоровья. Или вы сказали, или вы сделали что-нибудь, что может мешать так обосновать наш разрыв? Если нет, я буду настаивать на этом утверждении, и, таким образом, все это несчастное дело спокойно замрет.

[Подписи нет]

МИССИС КЛЕММ К АННИ

Моя милая Анни, Бог услышал мои молитвы и еще раз вернул мне моего бедного любимого Эдди. Но каким измененным! Я едва узнала его. Я была почти полубезумной, не имея от него вестей, я знала, что случилось что-то страшное и — о! — как близка я была к тому, чтобы потерять его. Но наш благой и добрый Бог спас его. Кровь холодеет вокруг моего сердца, когда я об этом подумаю. Я читала его письмо к вам и сказала ему, что считаю это очень себялюбивым желать, чтоб вы приехали; потому что я знаю, любимое мое дитя, это было бы неудобно… Эдди сказал мне о всей вашей доброте к нему. Бог да благословит вас за нее, родная моя любимица. Я прошу вас, пишите часто. Он бредил всю ночь о вас, но теперь он спокойнее. Я тоже очень больна, но сделаю все, что могу, чтобы утешить и развеселить его. Как я чувствовала за вас, милая, милая, когда я читала страшный рассказ о смерти вашего бедного двоюродного брата. Слышали ли вы что-нибудь о миссис Л. со времени ее трагического выступления? Она мне никогда не нравилась, я говорила это с самого начала. Скажите мне о ней все.

Прощайте, моя милая.

Ваша родная