Янку не приходилось иметь дело с девушками из высшего общества. Когда он учился в колледже, немногие, очень немногие из них появлялись в клубах студенческих организаций Дельта Каппа Эпсилон, Альфа Дельта и Пси Ю, все больше в сопровождении папаш, после футбольных матчей. Папаши посылали своих сыновей учиться в Йельский и Принстонский университеты, а общественный престиж колледжа в Спринг-Вэлли шел на убыль. Вследствие этого среди девиц из Питсбурга, Кливленда и Форт-Пенна нечасто попадались заведомо светские: члены ДКЭ и Пси Ю почти никогда не приводили их в клуб Фи Гамма Дельта. И нечего было выдумывать, будто они ничем не отличались от всех прочих. Шейла, падчерица такого богача, как Сеймур Эттербери, выросла совсем в другой среде, чем, скажем, дочь издателя газеты в Спринг-Вэлли, штат Пенсильвания. Не говоря уже о среде, взрастившей Зену Голлом — последнюю женщину, с которой он был близок.

Янк приехал на своей машине, вернее, на машине Пегги Макинерни, в поместье Эттербери и постучал в дверь конторы Адама Фелпса. Он видел, что Адам Фелпс сидит за столом, но важно было подчеркнуть уважительное к нему отношение.

— Надеюсь, я вам не помешал, — сказал он.

— Входите, входите, ко мне можно без стука, — сказал Адам Фелпс. — Берите стул, садитесь.

— Когда я был здесь в первый раз, вы разрешили мне повторить мой визит.

— Совершенно верно.

— Я все еще не заинтересовался эйрширскими коровами, но вы тогда говорили, что у вас тут есть архивы. Где можно, например, найти сведения о стоимости тракторов в двадцатом году и прочее тому подобное. Я сейчас пишу о тех годах. Веду, так сказать, исследовательскую работу.

— Думаю, мы найдем то, что вам нужно. У меня даже есть подборка старых каталогов со всеми видами сельскохозяйственного оборудования.

— В самом деле? Это мне и нужно. Иллюстрированные?

— В цвете. И с ценами и с подробной спецификацией. Говорите, тысяча девятьсот двадцатый? Это был хороший год. Тогда, после Первой мировой войны, только что начали выпускать новое оборудование. Сейчас покажу.

Целый час Янк делал вид, будто его интересуют бороны и культиваторы, доильные машины и сепараторы, грузовики и тракторы. Адам Фелпс все время говорил, с явным удовольствием рассматривая картинки в каталогах. Потом взглянул на часы.

— Ой-ой! Мне надо в банк, пока там не закрыли, — сказал Фелпс. — Оставайтесь здесь, сколько вам требуется.

— А если я еще раз приеду? Вы не скажете своей секретарше, что разрешили мне просматривать ваши каталоги?

— Пожалуйста, в любое время. Да возьмите их с собой, только с уговором — чтобы вернуть.

— Да что вы, как можно! Это такая ценность.

— Да, они ценные. Некоторые из этих предприятий уже закрылись. Ну, мне надо идти. Я оставлю записку мисс Уилсон. Она сейчас в большом доме, печатает под диктовку хозяина, мистера Эттербери.

Фелпс удалился, а Янк остался сидеть в конторе с каталогом Фордзона на коленях. Вошел рабочий, положил на стол Фелпса типографски отпечатанный бланк и вышел, не сказав ни слова. Через несколько минут в конторе появилась женщина — это могла быть только миссис Эттербери. Она была в синем кашемировом свитере, синей твидовой юбке, запачканных грязью полуботинках с бахромистыми язычками и с ниткой мелкого жемчуга на шее. Белоснежные волосы на непокрытой голове, чуть взлохмаченные легким ветром, несколько смягчали ее строгий вид. Лет ей было за пятьдесят.

— Здравствуйте, — сказала она. — Неужели я прозевала мистера Фелпса?

Янк встал.

— Он ушел. Минут пятнадцать назад. Торопился в банк до закрытия.

— А я надеялась еще застать его. — Она помахала длинным конвертом с красно-бело-синей каемкой воздушной почты, залепленным марками.

— Давайте я отправлю ваше письмо. Если в этом все дело, — сказал Янк.

Она заколебалась — чуть заметно, но все-таки заколебалась.

— Я поеду мимо почты, и на меня вполне можно положиться. Во всяком случае, в таких делах, — сказал Янк.

— А вы можете пообещать, что не сунете его в карман и не забудете?

— Я возьму его в зубы, — сказал Янк.

— Это не обязательно, но мне нужно, чтобы оно ушло сегодня же. Я миссис Эттербери! По-моему, мы не знакомы.

— Лукас. Я живу в Ист-Хэммонде, снимаю комнату у миссис Фелпс.

— Я так и подумала, — сказала миссис Эттербери. Она внимательно пригляделась к нему.

— Даю вам слово, что в таких мелочах мне можно довериться.

— Я не поэтому на вас уставилась… Простите, — сказала она. — Ваша фамилия Лукас? Правильно?

— Да.

— Значит, вы Янк Лукас?

— Да. Откуда вы меня знаете?

— Я видела несколько ваших фотографий, и мне говорили, что у Анны Фелпс новый жилец по фамилии Лукас, а кроме того, я смотрела вашу пьесу. Как вы очутились в Ист-Хэммонде? До сих пор у нас здесь знаменитостей не бывало, во всяком случае, литературных знаменитостей. Как вы сюда попали?

— По чистой случайности. У меня вышел бензин, и я здесь остановился.

— По-моему, у нас не знают, кто вы. Правда? Я слышала, что у Анны Фелпс живет молодой писатель, но ни слова о том, кто такой. А вы, оказывается, автор пьесы, которая пользуется таким успехом на Бродвее.

— Лукасов на свете много. Когда вы видели мою пьесу?

— С неделю назад, нет, раньше. Да, нас пригласили посмотреть спектакль на другой день после премьеры. Наши друзья, они страшно интересуются театром. Платят за билеты бешеные деньги, но ведь так приятно сказать, что вы видели пьесу, которая гремит. По-моему, ваша страшно интересная.

— Другими словами, она вам не понравилась, — сказал Янк.

— Ну… все зависит от того, как понимать слово «понравилась». Вы, конечно, не собирались развлекать публику в обычном смысле этого слова. Ваша пьеса… вы меня простите… она не возвышает. Но героиня в ней великолепная. Великолепно сыграна, и образ, вероятно, правдивый. Я таких женщин не знаю, так что не мне судить. Я, наверно, не то говорю. Я была знакома только с двумя драматургами. С Филиппом Берри — мы встретились с ним в Хоуб-Саунде, прелестный человек. Ну и, конечно, с Ноэлом Коуардом в Лондоне, еще до войны. А теперь вот вы — и где! На нашей нелепой старой ферме, которую мы просто обожаем. Какой контраст! Самый наш утонченный драматург и Коровий рай, как называет ферму мой муж.

— Контраст не стольуж велик. Я ведь скромный провинциал.

— Ну, это, увы, наверно, уже в прошлом. Какой журнал ни возьмешь, везде о вас пишут.

— Я видел только два: «Тайм» и «Ньюсуик». И в обоих глупости.

— Да, Гарри Люс странный человек. Отрастил себе такие косматые брови и взвалил всю тяжесть мира на свои плечи, — сказала она. — От всего этого вы и убежали сюда? Работаете? Отдыхаете?