Наши представления о планировке хеттских святилищ основываются на обнаруженных при раскопках в Богазкёе развалинах пяти храмов, примечательно схожих между собой по конструкции (рис. 9). Здесь, как и в вавилонских или критских храмовых постройках, множество маленьких помещений окружают мощеный двор площадью от 200 до 500 кв. м. Но на этом сходство с вавилонскими святилищами заканчивается. Целла («святая святых») вавилонского храма соединялась прямым коридором с внутренним двором, так что людям, собравшимся во дворе, через два дверных проема ясно была видна статуя бога в целле, помещавшаяся в центральной нише дальней стены. В хеттском же храме вход в целлу располагался не напротив культовой статуи, а в одной из боковых стен, и, чтобы попасть в главное святилище, следовало пройти через два небольших помещения, примыкавшие к нему слева; входя в целлу, нужно было повернуть налево, и только тогда взору представала статуя бога. В храмах верхнего города статую, вероятно, можно было увидеть и со двора — через окна, прорезанные в разделительной стене.

Но в нижнем храме целла была сдвинута так близко к одной из сторон постройки, что увидеть священное изваяние со двора не было никакой возможности, даже если окна здесь тоже имелись. Из этого можно заключить, что поклонение божеству совершали лишь немногие избранные, получавшие доступ в целлу, тогда как большинство верующих, собравшихся во дворе, принимали в этой церемонии лишь косвенное участие.

Еще одной характернейшей чертой хеттских храмов, насколько мы можем судить на основании реконструкций, выполненных в ходе раскопок, являются огромные оконные проемы в наружных стенах, доходившие почти до уровня пола. Пространство вавилонских храмов, напротив, было замкнутым, и солнечный свет проникал в помещения лишь через узкие отверстия в верхней части стен. В четырех из пяти хеттских храмов дальняя часть целлы, где стояла статуя, выступала за линию наружной стены соседних помещений и освещалась через два окна, прорезанные в ее боковых стенках (или одно, если за линию наружной стены выступала только одна сторона целлы). Благодаря этому статуя оказывалась под яркими лучами солнца.

О функциях других помещений хеттского храма мы можем только догадываться. В большом храме нижнего города (рис. 9, 1) целла располагалась в своего рода пристройке, слабо связанной с основной частью храма; вдобавок стены пристройки были сложены из гранита, а основная часть здания, окружавшая внутренний двор, была известняковой. Вероятно, последняя предназначалась для административных и хозяйственных целей, о чем свидетельствует и тот факт, что весь храм был окружен по периметру узкими комнатами различных размеров — по всей видимости, складскими помещениями (в них были найдены большие сосуды для хранения жидкостей и сыпучих продуктов). На вопрос о том, имелись ли административные помещения в храмах верхнего города, ответить сложно; они более однородны по планировке, а в храме 5 содержится еще и второе святилище, расположенное с северной стороны двора.

В ориентации храмов по сторонам света единообразие не соблюдалось: храм 1 обращен фасадом на северо-восток, храм 2 — на юг, храм 3 и 4 — на север, а храм 5 — на восток.

Образом божества служила статуя на пьедестале. До сих пор удалось обнаружить лишь один предмет, который (теоретически) мог играть такую роль: это найденная на склоне холма близ Фасиллара каменная стела с изображением бородатого бога, стоящего на двух львах. Но описания культовых статуй встречаются во множестве, и из текстов становится ясно, что погибли эти изваяния главным образом потому, что изготавливались из драгоценных металлов или из дерева, облицованного золотыми или серебряными пластинами. Небесный бог грозы был представлен золотой статуей с палицей в правой руке и золотым символом «добра» (вероятно, треугольник, изображенный в центре некоторых печатей), стоящей на мужских фигурах горных богов (как на рельефе в Язылыкая). Цабаба представлялся серебряным изваянием стоящего мужчины: «в правой руке своей он держит палицу, в левой он держит щит, под ним стоит лев, подо львом — пьедестал, облицованный серебром». Иштар (вероятно, особый тип этой богини) изображалась в виде сидящей женщины с крыльями за спиной, держащей в правой руке золотую чашу, а в левой — символ «добра»; она восседала на пьедестале, который покоился на спине крылатого льва или грифона, а по бокам от нее стояли богини-прислужницы Нинатта и Кулитта.

В менее богатых святилищах божество было представлено символическим предметом или фетишем. Бог грозы нередко изображался в облике быка, как, например, на рельефе из Аладжа-хююка (рис. 11), его прислужники, горные боги, — в виде палицы или другого оружия (ср. «бог-меч» с малой галереи в Язылыкая, рис. 14). Весьма распространенным культовым предметом был камень хуваси — стела, или массеба, с высеченными на ней надписями, а иногда и фигурой бога, установленная на пьедестале наподобие того, что изображен на фотографии 20а на вклейке (этот пьедестал служил основанием сразу для двух массеб). Еще одним предметом храмовой утвари была истанана, которая отождествлялась в текстах с аккадской асирту; в свете этого ее сопоставляли с ханаанской ашерой, но в действительности она представляла собой своего рода стойку или алтарь. С утварью, находившейся в святилище и даже в других помещениях храмового здания, обращались как с божественной, и в обрядах жертвоприношения она ассоциировалась с божеством.

Храм считался жилищем бога, а жрецы — его домашними слугами. Как явствует из текстов, именно эта несложная концепция и лежала в основе всех храмовых ритуалов. Ежедневно служители храма удовлетворяли «телесные нужды» божества: его следовало омыть, одеть, накормить, напоить и ублажить танцами и музыкой. Распорядок дня был жестко фиксированным и, по-видимому, общеизвестным, поэтому упоминания о нем редки. «Они омывают бога во внутреннем помещении, умащают его и облачают в одежды из тонкой ткани»; «О бог грозы Циппаланды, живой облик божества, вкушай и насыться, пей и будь доволен». Один из самых ценных в этом отношении текстов — табличка с предписаниями для жрецов и храмовых прислужников; но и здесь, к сожалению, больше внимания уделяется методам проведения церемоний, чем самим церемониям. Служители должны представать перед божеством в совершенной чистоте — как физической, так и ритуальной. Если служитель соприкоснулся с какой-либо скверной или переспал с женщиной, то он не должен был приближаться к богу, не совершив предварительно ритуал очищения. Пищу и питье, посвященные богу, запрещалось выносить из храма и делить с мирянами. Храмовая дисциплина требовала от всех служителей на ночь возвращаться в храм, хотя вечер они могли проводить в городе; тех, кто проводил всю ночь со своей женой, карали смертью. Особые предписания следовало соблюдать и тем, кто поддерживал огонь или нес ночную стражу.