Герд фон Рундштедт остановился у края лужайки и задумчиво смотрел на окрестные вершины, небольшие постройки резиденции, под которыми скрывались подземные убежища… Воздух в горах был упоительно свеж и прохладен. Вот только время такое, что фельдмаршалу уже было не до горных красот и упоительных вздохов.

— На том, предполагаемом нами, направлении союзники разворачивают новые части. Появились десантные корабли. Но скопление живой силы и техники пока что настолько незначительно, что невозможно представить себе, чтобы, имея такое сосредоточение боевых средств, англо-американцы решились на форсирование Па-де-Кале и штурм нашего побережья.

— То есть вы уверяете, что нам не следует опасаться высадки объединенных сил союзников?

— По крайней мере в ближайший месяц.

— Если бы они подарили нам целый месяц!

— Не решатся.

— Но вы говорите о высадке в районе Па-де-Кале, — уточнил Гитлер. — Забыв при этом, что противостояние по обе стороны Английского канала распространяется на сотни миль.

— Мы, в частности фельдмаршал Роммель, предпринимаем меры на всем протяжении французского и бельгийского побережья. Но существуют наиболее реальные участки. В то же время обязан сообщить вам, мой фюрер, что при действительно массовой высадке противника мы окажемся перед сложной проблемой авиации и резервов.

Взгляды фюрера и фельдмаршала скрестились, и Рундштедт вдруг ощутил, что мысли верховного главнокомандующего далеки от «Бергхофа», Западного фронта, опасности, перед которой оказывалась Германия в случае высадки объединенных сил союзников. Отведя глаза, они вместе взглянули на укутанную в наброшенный на плечи плащ Еву Браун.

«Неужели фюрер думает сейчас об этой… шлюшке?! — с горечью подумал фельдмаршал. — Черт бы их всех побрал! Чем они здесь только не занимаются! Почему фюрера до сих пор не изолировали от нее? Ведь уже не раз в узком кругу приближенных, особенно в кругу командующих фронтами, говорилось о том, что Гитлер слишком много времени уделяет свиданиям с Евой, всем тем сугубо постельным заботам, которые трясинно затягивают его всякий раз, когда он оказывается здесь, в Берхтесгадене».

Причем в последнее время об этом говорилось все более откровенно, с вызывающей прямотой. Не забывая вспомнить о решительном поступке, совершенном еще в декабре прошлого года фельдмаршалом фон Клейстом, который, добившись приема у фюрера, прямо обратился к нему, почти потребовал: «Мой фюрер, сложите с себя полномочия верховного главнокомандующего сухопутными силами. Занимайтесь внешней и внутренней политикой».

А ведь фон Клейст находился тогда в более сложном положении, чем он, Рундштедт, поскольку события происходили после его поражения на Северном Кавказе и на берегах Южного Буга, при том, что одна из его армий к тому же оказалась блокированной в Крыму.

Словно почувствовав, что фельдмаршал ненавидит ее в эти минуты, считая, будто в ней таится одна из причин многих неудач фюрера как главнокомандующего, Ева резко повернулась и скрылась в вестибюле резиденции.

Рундштедт воспринял это как свою маленькую победу. В какую-то минуту ему даже показалось, что он готов повторить подвиг фон Клейста. Его так и подмывало выпалить прямо в глаза фюреру нечто подобное тому, что, мол, «отдайте военные дела военным… Пусть за неудачи на фронтах несут ответственность генералы. Вмешиваясь в их дела, вы сковываете инициативу». Или что-то в этом роде.

Но уже, казалось бы, решившись, фельдмаршал вдруг обратил внимание на то, что они остались тет-а-тет. И никто, зная его фюреробоязливость, не поверит, что он решился на такую дерзость. Да и «дела военных» зашли столь далеко, что хоть как-то исправить положение можно лишь, обладая всей полнотой власти в стране. Которой, кстати, не обладал теперь уже даже фюрер.

Рундштедт неожиданно вспомнил о предупреждении, полученном от одного из офицеров своего штаба. Тот уверял его, что против фюрера готовится большой заговор генералитета. Фельдмаршал и сам догадывался, что такой заговор зреет. Ему даже предлагали — правда, пока лишь только намеками — присоединиться к «группе патриотически настроенных генералов». Однако, услышав об этом от полковника своего штаба, Рундштедт внутренне содрогнулся: гибель фюрера означала бы гибель рейха. Правда, теперь он сильно засомневался в непогрешимости этой формулы. В конечном итоге гибель фюрера могла бы оказаться и первым шагом к спасению Германии.

Придя к такому выводу, фельдмаршал цинично улыбнулся и вновь взглянул на крыльцо резиденции, где только недавно стояла ненавистная ему «верховная шлюшка». «Ничего, — сказал он себе, — вскоре их обоих изолируют… от рейха».

— И вы считаете, что я могу полагаться на ваше мнение? — совершенно некстати заговорил Гитлер.

— Простите, фюрер, но фельдмаршалы для того и существуют, чтобы хоть кто-нибудь в этой империи да полагался на их мнение и опыт.

— Слишком смелое заявление, Рундштедт, — обиженно прищурился фюрер. — Слишком смелое. Но запомните: в вопросе о высадке войск союзников я полагался именно на ваше мнение.

Как только водитель остановил машину у отеля «Сунгари», подполковник Имоти вопросительно посмотрел на Семенова.

— Мне показалось, что наш разговор не завершен, — понял свою оплошность Семенов. За все время пути к отелю он ни единым намеком не дал понять подполковнику, что желал бы видеть его у себя в гостях. — Рад буду принять вас в своей резиденции в Харбине, а пока… отель.

— Я гость ненадоедливый, — приободрил его подполковник. — Отказываться же от приглашения у японцев вообще не принято.

Водку и еду Сото заказала в ресторанчике отеля. Однако обслуживала сама. Семенову доставляло удовольствие наблюдать, как грациозно она приближается к их столику, как похотливо изгибается ее стан, когда ставит на стол чашечки с рисом, рыбой и прочей снедью, уже заранее доставленной официантами в прихожую.

— Пожалуй, я предложу ей отправиться со мной в Харбин, в со-бо-лях-алмазах, — молвил генерал, улучив момент, когда Сото вышла за очередной порцией чашечек.

— На вашем месте я поступил бы точно так же, — подыграл ему Имоти, давая понять, что о навязывании командующему японской шпионки в роли телохранительницы напрочь забыто. — Нельзя упускать возможности заполучить такой бриллиант. Если ваше решение окончательное, я позабочусь, чтобы там, где нужно, восприняли вашу увлеченность красавицей японкой с должным пониманием.

— Только так, с должным… в соболях-алмазах.

Вопрос о том, согласится ли на переезд сама Сото, был демонстративно обойден. Ее согласие предусматривалось как вещь сама собой разумеющаяся.

— К тому же для нас не секрет, что вы нравитесь друг другу, — несколько запоздало подстраховался Имоти. Однако генерала волновало сейчас не это.

Наполняя рюмки слезно-чистой саке, он с горечью думал о том, что если план сепаратного мира Германии с Россией удастся и водно-туманное маньчжурское утро он вдруг узнает, что Россия, Япония и Германия — уже союзники, его воинство сразу же окажется слишком обременительным для Японии. И не только потому, что два миллиона шестьсот тысяч золотых иен[21], которые императорская казна ежегодно тратит на содержание белогвардейской армии, слишком большая сумма для жадноватых самураев от политики. Но и потому, что, при любых переговорах, первым условием — мира ли, перемирия — Сталин выдвинет: «Расформировать банды Семенова и выдать их главарей советскому правительству». И японцы, с присущим им коварством, наверняка пожертвуют своими союз-нахлебниками.