конец нашему пребыванию в Кальви. Мы отплыли с острова первым же рейсом, чтобы встретить ее в Булони.

Я очень радовался этому воссоединению. Но, по правде говоря, близкое соседство мадам Хуби вызывало у меня некоторое беспокойство. Как эти две столь разные женщины будут жить бок о бок, не возникнут ли неприятности? Я с трепетом думал об этом. Биби очень не терпелось познакомиться с моей матерью, и она уже называла ее по имени: «Зинаида». Это меня тем более не успокаивало!

Мать приехала оживленная, исполненная бодрости и казалась очень довольной тем, что она теперь с нами. Ее сопровождали мадмуазель Медведева, сиделка, ухаживавшая за отцом, ее старая горничная Пелагея (сменившая имя на «Полину», которое она находила более элегантным) и маленький померанский шпиц, откликавшийся на кличку «Дролли».

Павильон очень понравился матери, но, войдя туда, она воскликнула: «Ах, какой он маленький». Увы, да, он был мал, и это подтвердилось через несколько минут, когда прибыл грузовик, нагруженный огромными сундуками, тюками и чемоданами, составлявшими ее багаж. Я должен был снять помещение по соседству, чтобы разместить все это. Тем не менее, мать очень полюбила свою комнату, которую звала «Моя келейка».

Приближался опасный момент встречи с Биби. Она вошла в гостиную, где мать ждала ее. Биби поддерживали два слуги и сопровождал третий, с большим букетом роз.

– Это цветы для маленькой Зинаиды, – торжественно объявила Биби. – Я обожаю ваше имя, дорогая княгиня, и оно у меня все время на языке. Не удивляйтесь; надо меня принимать такой, какая я есть. Солнце, скажите вашей матери, что я очень робкая. Я зову вашего сына Солнцем, потому что очень его люблю! Но это каналья, негодник… И такое дурное окружение! Я сочувствую вам, иметь такого сына нелегко!

Я ждал худшего. Мать, в жизни не встречавшая подобных выходок, была явно очень удивлена, немного задета, но также, по счастью, развеселилась. Она была достаточно умной и тонкой, чтобы очень быстро понять, с кем имеет дело. В итоге, что довольно неожиданно, эти две столь различные женщины даже понравились друг другу. Сближенные чувством, которое обе питали ко мне, они любили с нежностью бранить меня.

* * *

У мадам Хуби была племянница, столь же оригинальная, как и тетка, но несколько в другом роде. Валери одевалась по-мужски, курила трубку и носила на черных, коротко стриженных волосах кепку. Маленькая и полная, смуглая и черноглазая, она походила на толстого левантийского мальчика. Она жила одна на барже у парапета Сены, обслуживаемая верной парой стариков и окруженная множеством разных зверей. Ибо Валери, не любившая человекообразных, обожала животных, которых она понимала и умела заставить понимать ее. Мы с ней познакомились случайно, даже раньше, чем с ее теткой, и оказались в числе тех очень немногих лиц, которых она соглашалась видеть.

Несомненно, что ее дикость, как и странные повадки, происходили в значительной степени от некоего комплекса неполноценности. Ее манеры, воздвигавшие барьер между ней и окружающим миром, не мешали ей быть умной и доброй. Поэтому мы ее любили, несмотря на ее порой весьма тягостную экстравагантность. Она была страстная автомобилистка и выиграла много автомобильных гонок. Согласившись однажды обедать у нас с несколькими друзьями, она рассказала, что недавно удалила себе груди, величина которых мешала ей вести гоночный автомобиль. Говоря это, она расстегнула рубашку и показала нам ужасные шрамы!

Мадам Хуби, не допускавшая никакой эксцентричности у других, особенно такой, как у собственной племянницы, никогда ее не принимала, а когда узнала, что мы с ней видимся, пришла в неистовый гнев. После грандиозной эпической сцены, во время которой было перебито множество предметов, она внезапно утихла и сказала мне: «Солнце, я хочу ее видеть, приведите мне ее сегодня обедать.»

Она приняла племянницу в постели, осмотрела ее с головы до ног и сказала с неприязнью: «Если человек – гермафродит, он сидит дома. Убирайся, и чтоб я тебя никогда не видела!»

Когда бедная Валери была таким образом отправлена из дому без обеда, ее тетка на минуту задумалась. Через минуту она позвала меня. «Солнце, будьте любезны, сделайте в «Ирфе» платья для этого монстра: три дневных и три вечерних, разных фасонов. Посмотрим, что это даст.»

На следующий день я привел Валери на улицу Дюпо, где ее появление произвело эффект, который можно себе представить! Под почти не скрываемое всеобщее изумление она сделала выбор, и в ателье был передан заказ.

Мадам Хуби приставала ко мне во все время, пока шились платья, ибо хотела устроить семейный обед, чтобы помирить Валери с другими дядьями и тетками. Те еще больше, чем мадам Хуби, не желали видеть бедную Валери, пребывая в ужасе от ее мужских повадок.

Настал день обеда, мадам Хуби расположилась в гостиной, окруженная семьей, прямо напротив двери, через которую Валери должна была совершить свой выход. Но когда она появилась, несчастную встретил общий крик ужаса: одетая по-мужски, Валерия еще как-то походила на женщину, но одетая по-женски, она выглядела совершенно по-мужски!

Биби спрятала лицо в ладони и сказала голосом, полным ярости: «Проклятье! Пускай ей вернут ее штаны!» Бедная Валери, сконфуженная, развернулась и удрала, оставшись и на этот раз без обеда.

* * *

С тех пор как мать переселилась в Булонь, ангел мира, казалось, опустился на нашу крышу. Впрочем, он вскоре заскучал и улетел.

Некий князь Юрий Козловский заявил мне о своем существовании самым оскорбительным письмом. Он писал мне, что к позору написания книги, появившейся два года назад, я прибавил еще худший, опубликовав в свежем номере газеты «Детектив» самые низкие обвинения против наших государей. Я якобы не постеснялся приписать им желание заключить сепаратный мир. Такая явная клевета была отвергнута даже столь партийным и предвзятым органом, как Верховная следственная комиссия, назначенная Керенским.

Я немедленно отыскал указанный номер журнала, о существовании которого до сих пор не знал. Он действительно содержал возмутительную статью о частной жизни наших государей, подписанную «Князь Юсупов».

Опять шантаж и перспектива процессов.

Поскольку господин де Моро-Жаффери отсутствовал, я обратился к господину Шарлю-Эмилю Ришару, которого мы знали и уважали и как личность, и как талант. Доказательное опровержение было вскоре переслано его стараниями главному редактору «Детектива». После двух последовавших предупреждений судебного исполнителя, газета все же решилась напечатать опровержение, извиняясь за запоздалую его публикацию. Все прочие газеты, которые из профессиональной солидарности до сих пор отказывались помещать мой протест, вскоре последовали ее примеру.

Редакция «Детектива» заявила, что получила эту статью от агентства «Опера Мунди-Пресс», которое гарантировало ее подлинность. Со своей