стороны, агентство «Опера Мунди» перекладывало всю ответственность за это дело на венскую газету «Нойе Винер Тагеблатт», которая в свою очередь обвиняла одного из своих репортеров, еврея по имени Тасин. После бесконечной переписки было получено письмо этого Тасина, в котором он признавался, что статья – полностью его произведение. Это не помешало Козловскому, уже знавшему правду обо всей этой истории, накупить множество экземпляров этого номера «Детектива» и разослать их в сопровождении копии своего письма ко мне разным гражданским и военным группировкам русской эмиграции. Можно представить произведенный этим демаршем эффект. Президент Верховного монархического совета, Александр Крупенский, знавший так же хорошо, как и Козловский, о провокации, поручил одному из членов совета, графу Гендрикову, написать в «Двуглавый орел», журнал монархической партии, статью против меня, еще более яростную, чем письмо Козловского. Зачитанная на одном из их собраний статья получила единодушное одобрение этого достойного ареопага. Никто не осмелился возразить, даже входивший в совет один мой друг тридцатилетней давности, малодушие которого меня глубоко огорчило.

Тогда я, не колеблясь, подал в суд за клевету на главного редактора «Двуглавого орла» господина Вигуро, президента монархического совета Крупенского и автора статьи.

Монархический совет тут же прислал ко мне парламентера в лице того самого моего друга, который от меня отрекся. Но его визит не заставил меня отказаться от принятого решения. Процесс состоялся, и я его выиграл.

Мать, возмущенная действиями против меня, пригласила президента Крупенского и, когда он явился, сказала только, не подав ему руки и не предложив сесть: «Господин президент, я пригласила вас, чтобы уведомить, что я выхожу из монархической партии и надеюсь никогда больше вас не видеть». Президент удалился, очень смущенный.

Мой шурин Никита с женой, как и многие другие, последовали примеру матери и заявили о своем выходе. Спустя некоторое время «Двуглавый орел» закончил свое существование.

* * *

1930 год отмечен для меня большим горем. Очень дорогой для меня друг – Анна Павлова, одна из чистейших звезд классического танца, грация и гений которой покорили и очаровали весь мир, умерла в Брюсселе 29 января от пневмонии. Ей было 49 лет. Она остается самым волнующим и поэтическим воспоминанием моих молодых лет.

В тот же год и даже в те же числа похищение генерала Кутепова потрясло всю русскую колонию. Председатель Русского Общевоинского союза (РОВС), 48-летний генерал, он был энергичным, смелым человеком и смертельным врагом большевиков. Его похитили средь бела дня, когда он возвращался пешком домой. В этом участвовали три человека, один из которых был переодет стражем порядка. Пока последний выслеживал генерала, двое других, выскочив из стоявшей машины, схватили Кутепова и силой затолкали в нее. Лжеполицейский уселся туда тоже, и машина быстро укатила.

Эта новость появилась в газетах только спустя несколько дней после похищения. Она наделала много шума, но у похитителей было время замести следы. Началось следствие, дело так и осталось невыясненным. Тем не менее, все заставляет думать, что генерал был увезен в Москву. Впоследствии было много разговоров о даме в бежевом манто, находившейся в машине в момент похищения.

Я очень хорошо знал генерала Кутепова, завсегдатая нашего ресторана «Домик» на улице Мон-Табор. Управляющая рестораном, мадам Токарева, всегда принимала его с подчеркнутой любезностью, к которой, казалось, генерал был чувствителен. После его похищения мадам Токарева ликвидировала все свои дела и уехала в Соединенные Штаты.

* * *

Я долго ничего не слыхал о махарадже с тех пор, как я его так удачно мистифицировал, постоянно направляя по ложному следу. Я уже начал спрашивать себя, не считать ли наш разрыв окончательным, когда мне позвонили и сообщили, что махараджа в Париже и ждет меня к себе на обед в один из ближайших дней.

Он принял меня совершено спокойно, не обмолвившись ни словом о случившемся, и вновь предложил ехать с ним в Индию. Куда хотел там отправиться этот маньяк, и что скрывало за собой это приглашение, к которому он непрестанно возвращался? Я подозревал, что его настойчивость имела другие мотивы, нежели обеспечение себе удовольствия от моего общества. Несмотря на мои категорические отказы, он снова и снова настойчиво возвращался к этому предложению. Приехав в Булонь с визитом к моей матушке, он пытался убедить ее, как и мою жену, что они должны повлиять на меня и уговорить меня ехать с ним. Обе ответили, что я в том возрасте, когда решения принимаются самостоятельно. Он и тогда не успокоился и пригласил меня на несколько дней в Шотландию, в замок, который нанял на сезон рыбной ловли.

Это новое предложение заставило меня поколебаться. Мать и Ирина настоятельно не советовали мне соглашаться на эту поездку, да и здравый смысл подсказывал мне, что они правы. Но, как всегда, любопытство и влечение к неизвестному возобладали над здравым смыслом.

Шотландия, где я бывал в оксфордские годы, тогда напоминала мне одновременно Финляндию и Крым. Я был очарован ею. Совсем иной предстала она передо мной на этот раз: ее природа выглядела дикой и суровой. Замок, затерянный далеко в горах, мрачный, с высокими серыми гранитными стенами и угрюмыми зубчатыми башнями, показался мне тюрьмой. Сводчатые комнаты были темными, холодными и сырыми; помещения верхних этажей соединялись лабиринтом лестниц, переходов и галерей, в которых было трудно не заблудиться.

Мой хозяин устроился на втором этаже. Я – на третьем, по соседству с молодым адъютантом, единственным из тех, кого я видел при махарадже с самого начала нашего знакомства и который все еще входил в его окружение. Однажды я имел неосторожность заметить ему это и спросил о причинах постоянных перемен в свите махараджи. Последовавшее ледяное молчание дало мне понять, что вопрос был нескромным, и очень меня обеспокоило. Но в сложившейся ситуации я мог лишь радоваться присутствию этого молодого человека, которого я считал почти другом.

Махараджа принял меня с распростертыми объятиями и не отпускал от себя. Мы ели в его апартаментах, а после обеда отправлялись на ловлю семги. Голубая вуаль, которой он окутывал лицо от мошкары, придавала ему шутовской и немного пугающий вид. Во время наших долгих вечерних бесед у огня больше не поднимался вопрос о моем путешествии в Индию, и я с облегчением полагал, что он оставил эту идею.

Но вскоре на сцене появился новый персонаж. Он приехал из Индии и был одет как монах. Это был еще молодой человек, очень образованный, великолепно говоривший по-английски и по-французски. Особенно потрясли меня его глаза. Сила и проницательность его взгляда сразу как-то сковывали меня. У него