— Как ты смеешь приходить сюда после того, что сделала! — обвиняет она. Я отступаю к своему трону, по другую руку от папочки. Сердце сжимается. Может, я действительно зря пришла сюда. Ещё не поздно вернуться на остров. Но я ловлю взгляд Ареса и понимаю: нет, я не могу сейчас уйти.

— А что я сделала? — спрашиваю, устраиваясь на своём троне-ракушке и покачиваю Эроса.

— А ты ничего не заметила? — шипит она, и пока она не успела добавить что-нибудь ещё едкое в мой адрес, вмешивается папочка.

— Мои сыновья разрушили большую часть дворца, пытаясь решить разногласия, причиной которых, очевидно, стала ты, — его голос лишён эмоций, как и лицо, и это для меня как нож в сердце. Неужели он не может даже притвориться, что ему не всё равно?

— Не говоря уж о том, что они оба могли пострадать, — добавляет Гера. И теперь я замечаю отголосок страха в её глазах, в её голосе. Ей движет не только злость. Я прижимаю Эроса крепче к груди.

— Они бессмертны, — возражаю я. — Ничего непоправимого с ними бы не случилось.

Гера переводит взгляд на Гефеста, и я догадываюсь, о чём она думает. Когда-то его не спасло даже бессмертие. Кто может гарантировать, что это не повторится? Я не знаю всей истории — одной лишь Гере ведомо, что с ним случилось, но мне она, конечно же, не рассказывала. Но мне известно, что он упал с Олимпа на землю. А сейчас они и вправду разрушили полдворца… Неудивительно, что она расстроена. Любая мать на её месте была бы.

— Прости. Я просто хотела помочь ему…

— Это моя вина, — вмешивается Гефест. — Я обманом заставил её поверить, что я кто-то другой.

— И обманом ты пытался влюбить её в себя? — рычит Арес, и они прожигают друг друга взглядами.

— Лучше бы ты не возвращалась, — злится Гера. — От тебя всегда одни только проблемы. Сколько боли ты причинила моим сыновьям…

— Гера, — папа одёргивает её своим повелительным тоном, которого никто из нас не смеет ослушаться. — Оставь нас. И все остальные тоже.

Остальные члены совета ропщут, но один за другим выходят. Артемида, проходя мимо, касается моего локтя. Поначалу я решила, что она хочет выразить поддержку — может, хоть кто-то скучал по мне. Но вместо этого она наклоняется к моему уху.

— Серьёзно, Афродита, как ты можешь называть себя богиней любви, если даже не можешь разобраться в своих чувствах?

Я ощетиниваюсь. Будто она что-то понимает в любви.

— Сердце не обязательно отдавать кому-то одному, — выпаливаю я, невольно повторяя слова Гефеста, сказанные прошлой ночью.

Она надменно хмыкает, и я уже собираюсь сказать ей, куда она может пойти со своей заносчивостью, но тут вмешивается папа:

— Артемида, уйди.

Бросив на меня последний взгляд, она выходит вслед за Аполлоном и малышом Гермесом, который успел подрасти за эти годы. Они присоединяются к Деметре с её дочерью, Персефоной, и впятером они направляются в коридор, по которому раньше почти никто не ходил. Никто не пошёл в ту сторону, где располагаются наши покои. Должно быть, именно ту часть Олимпа разрушили Арес с Гефестом.

— Кто? — Эрос показывает пальцем на уходящую пятёрку.

— Это Персефона и Гермес. Они могут стать твоими друзьями.

Если совет позволит мне остаться здесь. Эрос хмурит лобик, задумавшись, и снова прижимается ко мне. Будет здорово, если у него появятся друзья, но прежде мне надо будет найти способ оградить его от царящей здесь ненависти. Начиная с того, чтобы держать его подальше от Геры.

Когда остаёмся только мы втроём, папочка касается моей руки.

— Я скучал по тебе. Больше не сбегай от меня, милая.

Я поджимаю губы. Не знаю, что на это ответить.

— Прости. Ну, за то, что покинула Олимп. Мне казалось, что у меня нет иного выбора.

— Понимаю. Когда я был в твоём возрасте, поступил так же, — он улыбается. — Кстати о юном возрасте. Боюсь, я не имел удовольствия быть представленным нашему новому члену семьи.

— Это Эрос, — я продолжаю обнимать сына, защищая от всего мира. — Эрос, это Зевс, мой папа.

Глаза Эроса округляются, он берёт в рот свой большой палец. Я треплю его кудряшки. Бояться нечего… надеюсь.

Какое-то время мы сидим в дружелюбной тишине, наблюдая за Эросом. Он притворяется застенчивым, но я чувствую, как на самом деле ему приятно быть в центре внимания. Моё маленькое солнышко.

Но этот чудесный момент не мог длиться вечность. Папа тяжело вздыхает.

— И что ты собираешься делать, дочь моя?

Я смотрю за золотые кудри Эроса. Думала, что возвращение на Олимп даст мне ответы на вопросы, но я по-прежнему в растерянности.

— Не знаю. Я люблю обоих.

— Но ты провела совсем немного времени с Гефестом.

Пожимаю плечами.

— Это неважно. Я чувствую его любовь ко мне. Она… согревающая. Нежная. Незыблемая. И это то, что мне нужно, пап. Правда, нужно.

— Тогда в чём проблема?

Слова застревают в горле.

— Ареса я тоже люблю.

— И в чём отличие между ними?

Во всём.

— Арес… Я знаю, кто он. Знаю, какой он. Знаю, как стремительно может измениться его настроение и что на него не всегда можно положиться. Но когда мы вместе, это как будто… как будто мир наполнен яркими красками.

— А с Гефестом?

Мои щёки розовеют. Папа — последний, с кем мне хотелось бы это обсуждать, но, возможно, он единственный, кто может меня понять.

— С ним есть только мы. Всё остальное бледнеет, темнеет, исчезает в никуда. И о чём бы мы ни говорили, даже о всяких глупостях, эти разговоры греют душу. С ним мне всегда тепло.

А с Аресом бывает как жарко, так и холодно.

— Тогда тебе нужно сделать выбор, — отвечает папа.

На глаза снова набегают слёзы.

— Как? — шепчу я. — Все думают, что я… что я шлюха, потому что люблю обоих, но я ничего не могу с собой поделать, папочка.