— Персефона, посмотри на меня, — она коснулась моего подбородка, вынуждая поднять голову, и наши глаза встретились. — Ты полюбишь его. Поверь мне, — её уверенность должна была передаться мне, но я чувствовала лишь пустоту. — Я буду регулярно приходить в гости. Это только начало жизни, а не конец.

Она ошибается — это конец всему, что только дорого мне. Конец тем дням, когда я собирала цветы и нежилась в лучах солнца. Конец тем ночам, когда я клала голову ей на колени и слушала удивительные истории. Сердце заныло в груди. Я тяжело сглотнула. Нельзя плакать. Только не сегодня.

— Я так горжусь тем, что ты моя дочь, — прошептала она. — Однажды ты поймёшь, почему я попросила тебя об этом. Со временем ты станешь счастливее здесь в Аидом, чем когда-либо была со мной на Олимпе.

Мама никогда ещё не ошибалась столько раз подряд. Я не могу быть счастлива в этой подземной пещере. Без солнца. Без мамы.

— Аид уже любит тебя, дорогая. Он сдержанный и не кричит о своей любви, как ты, наверное, привыкла, но это не умаляет его чувств. Ты же видела, как он смотрит на тебя.

Я неохотно кивнула. Да, я ловила на себе этот пронзительный взгляд, когда он думал, что я этого не замечаю. Я чувствовала, как его взгляд следует за мной, пока я хожу по комнате. Не как у хищника, но словно бы обеспокоенно. Будто переживает за меня. Может, втайне от всех он тоже не в восторге от всей этой затеи.

— Ты же веришь, что я не желаю тебе зла? — бормочет мама. — Веришь, что я хочу для тебя только самого лучшего?

Я люблю её. И доверяю ей. Она гордится мной, и это приятно чувство наполняет моё сердце, как никогда не сможет так называемая любовь Аида. Но, возможно, она права. Может быть, со временем я смогу полюбить его. Может, если бы этот брак не был спланировал много лет назад, судьба всё равно свела бы нас. Но мама и отец лишили меня этого шанса.

— Ты обретёшь здесь своё счастье, — продолжала она, — найдёшь смысл жизни, поймёшь своё предназначение. А я буду неподалёку. У каждого из нас своя роль, Персефона. Эти роли могут не радовать нас поначалу, но рано или поздно мы осознаём их важность. Ты была рождена для этого, моя милая, и Аид тебя любит. Прислушайся к моим словам. Я люблю тебя слишком сильно, чтобы дать кому-то в обиду, даже самой себе.

Я проглотила ком в горле. Да, она любит меня. Если в мире есть только одна абсолютная и непреложная истина, то она заключается именно в этом. Поэтому я не сопротивляюсь, когда она встаёт и поднимает меня за собой, хотя не уверена, что смогла бы стоять сама.

— Моя прекрасная девочка, ты самое дорогое, что у меня есть, — она взяла сиреневый бутон из букета со стула и закрепила в моих волосах. Светлые, с рыжеватым отливом — как всегда, с приходом осени. — Ты идеальна.

Мне до боли хотелось ей верить, но когда она привела меня в вестибюль и я услышала звуки лютни Аполлона, я подумала не о любви и гармонии — нет, эти ноты показались мне скорбными, идеально соответствуя общей мрачности этого царства.

Это не свадьба. Это мои похороны.

Мама взяла меня под руку, и двойные двери распахнулись, открывая тронный зал. Обсидиановые колонны и чёрные с золотым портьеры у высоких окон не шли ни в какое сравнение с тронным залом на Олимпе. Ничего общего с моим домом.

Мама оставалась рядом, пока мы шли через весь зал к Аиду, стоявшему между двумя алмазными тронами. Его, чёрный, я видела множество раз на собраниях Совета. Мой, белый, мне подарил Аид, приветствуя в своём царстве, от лица всего Совета, в который я теперь входила.

Но я никогда не стану равной им, и все это прекрасно понимали. Равные могут сами принимать решения, их не вынуждают вступать в брак по расчёту в шестнадцать лет. Если они думали, что я просто приму это и смирюсь, то они сильно просчитались.

— Я люблю тебя, — шепнула мама. Я ничего не ответила. Она взяла мою ладонь и вложила в руку Аида. Его кожа оказалась теплее, чем я ожидала. Его серебряные глаза встретились с моими, и холодок пробежался по моему позвоночнику.

Теперь я навеки принадлежу ему.

* * *

Я не могла прятаться вечно. Остальные члены Совета, похоже, отлично проводили время: напивались и танцевали до глубокой ночи. Гера оставалась в поле зрения, постоянно бросая на меня взгляды, но так и не заговорила со мной. Могла ли она почувствовать тревогу величиной с гору, нарастающую в моей груди? Могла ли увидеть страх, усиливающийся с каждой новой минутой в этой каменной тюрьме? Ведь её, покровительницу брака, больше кого бы то ни было волновало семейное счастье. Понимала ли она, как сильно я уже ненавижу это супружество? Жалеет ли, что дала своё благословение?

Лучше бы она этого не делала. Может, тогда бы родители не стали принуждать меня. Всего несколько часов замужем, а я уже чувствую себя раздавленной огромной каменной глыбой и скованной невидимыми цепями. Не самое воодушевляющее начало.

В итоге, когда гости разошлись, остались только мама, Аид и я. После того, как Аид под благовидным предлогом удалился в свои — теперь уже наши — покои, мама крепко обняла меня.

— Он любит тебя, — шепнула она. — Может показаться, что это не так, но в противном случае он бы не женился на тебе.

Я уткнулась лицом в её плечо. Меня беспокоили не его чувства, а свои собственные. Я была обещана Аиду с тех самых пор, как вообще узнала о том, что такое брак, и всегда думала, что смогу полюбить его и что буду хотя бы довольна замужеством, если не счастлива. Но как бы я ни пыталась ухватиться за ту ниточку симпатии, которую я могла к нему испытывать, та всё оставалась вне зоны досягаемости.

Но она станет ближе, когда мы проведём больше времени вместе — с каждой улыбкой, с каждым словом и прикосновением. Обязательно. В конце концов, Афродита тоже не