— Очень вкусный хлеб, — хвалит он.

— А то как же! Я другого не пеку. Если за что-то берешься, то уж делай на совесть, а иначе будешь просто занимать место.

— И сидр замечательный.

— Ты что, не слышал меня, парнишка? Я хорошая повариха и плохой снеди не подаю. А вздумайся мне подавать, так я буду не повариха, а невесть кто.

— Ага, вот где это место! — доносится с лестницы добродушный голос Брида.

— Какое еще место? — фыркает кухарка, когда Брид ступает на широкие половицы. — Ты бы лучше пошевеливался, а то и к закату не растрясешься.

— Твоя правда, матушка, — беззлобно отзывается Брид, выдвигая табурет напротив Доррина и наливая две кружки горячего сидра.

— Конечно, моя, но я не нуждаюсь, в том, чтобы мне говорил об этом сопливый мальчишка.

Кадара садится на табурет рядом с Бридом, берется обеими руками за горячую кружку. Пар клубится прямо в лицо.

— А ты слишком хорошенькая, чтобы быть бойцом, — нож кухарки тычет в сторону Кадары. — Своими глазками ты сразишь больше мужчин, чем той железякой, с которой притащилась вчера.

Кусок хлеба застревает у Доррина в горле.

— Ни слова, — шепчет Кадара Бриду. — И ты тоже! — эти слова обращены уже к Доррину.

Доррин смотрит на Брида и ухмыляется.

— В том, чтобы девушка знала себе цену, нет ничего дурного, а вот излишняя скромность торит дорогу для демонов. Да-да, многие девицы оказывались брошенными с младенцами лишь из-за того, что не верили в свою красоту. Ха!

Снова мелькает нож, и в кастрюлю падает очищенная от мяса кость.

Дверь открывается, и на кухню заходит Джардиш.

— Хорошо выспались? Чую, к обеду будет славная похлебка. Аромат, Джэдди, уже и сейчас дивный.

Сняв тяжелую куртку, он вешает ее на один из крючков у двери.

— Никогда не доверяй языку мужчины, — фыркает Джэдди, — ни когда дело касается еды, ни — особливо! — ежели речь идет о любви,

— Она за словом в карман не полезет, — усмехается Джардиш, беря длинную глиняную трубку и доставая из жилетного кармана кисет. Набив и раскурив трубку, он подталкивает к столу единственное кресло, усаживается и, выпустив струйку дыма, спрашивает:

— Значит, вы скоро отбудете?

— Да, почтеннейший, — отвечает Брид. — Как только доберемся до Дью, мы с Кадарой попробуем наняться в дорожную охрану.

— Вас наймут, тьма свидетель. Они наймут любого, кто мало-мальски способен махать клинком.

— Ты, похоже, не слишком высокого мнения о спидларских охранниках.

— Это точно, они способны лишь пугать мелких воришек, у которых кишка тонка податься в разбойники.

— И забавлять своими россказнями шлюх по тавернам, — добавляет Джэдди.

— Ну а ты, паренек? — спрашивает Джардиш, выпустив струйку дыма в направлении Доррина.

— Я хотел бы поступить подмастерьем к кузнецу.

— К кузнецу? А не хиловат ли ты для этого?

— Я крепче, чем кажусь с виду.

— А навык хоть какой-то имеешь?

— Да, я уже работал в кузнице.

Джардиш вынимает трубку изо рта и выдувает дым в сторону Доррина. Тот изо всех сил старается не закашляться. На Отшельничьем никто не курит, но юноша читал об этом занятии, особенно распространенном в Хаморе.

— Но ведь кузнец кузнецу рознь, парень. В Дью, должно быть, с дюжину кузниц — не то чтобы я их всех знал, — и у каждого кузнеца свой конек. Кто подковы ладит, кто гвозди, кто что.

— Мне бы в такую, где куют инструменты да детали для фургонов или там лесопилок.

— Таких кузниц в Дью две. Одна, за южной стеной, как раз у заставы, принадлежит Генштаалю. Хорошее заведение, солидное. Ну а кузница Яррла на северной стороне, близ сторожевой дороги.

Доррин молча жует кусочек ябруша.

— У Генштааля три взрослых сына, все старше тебя. А вот у Яррла только дочка и никаких подмастерьев, во всяком случае не было, когда я последний раз о нем слышал. Поговаривали, будто дочка-то ему и помогает.

Эта фраза завершается еще одним облаком дыма.

— А что не так с Яррлом?

— Хм... не сказать, чтобы не так просто... Ну, говорят, будто у его жены дурной глаз, а у дочки язык... К тому же они приезжие. Яррл устроил там мастерскую, когда я был самую малость постарше тебя, и никто по сей день не знает, откуда он родом. Мастер он хороший, но у него что на уме, то и на языке. Короче, ученики в этой кузне не задерживаются. Последний проработал три дня.

— Единственное, что я могу сделать, это попробовать.

— И то сказать, — Джардиш поднимается. — Молотком не стукнешь — гвоздя не вобьешь, не подоишь корову — молока не попьешь.

Поняв намек, поднимается и Доррин.

— Мы отправимся в путь, как только уложим свои котомки.

— Стоит ли так торопиться? Пусть красотка-боец допьет свой сидр.

— Большое спасибо за гостеприимство, — говорит, встав из-за стола, Брид.

— Не стоит благодарности. Я кое-чем обязан молодой Лидрал, а это зачтется мне в счет долга.

Сделав извилистый жест трубкой, Джардиш кладет ее на блюдо и обращается к Джэдди.

— Я пошел на пристань, к баржам. Может быть, на рынке будет зимняя форель.

— Если будет, бери только серебристую. Тусклая горчит.

Пожав плечами, Джардиш натягивает куртку.

Как только он покидает кухню, Доррин поднимается по лестнице, чтобы собрать свои вещи, пока Кадара и Брид заканчивают завтрак. Плотно скатав постельные принадлежности, он укладывает их в седельную суму, надевает куртку и с сумками через правое плечо, посохом в правой руке и спальным мешком в левой снова спускается на кухню.

Брид уже доел темный хлеб и поставил на стол кружку. У Доррина свербит в носу, и он сопит, изо всех сил стараясь не расчихаться.

— С тобой все в порядке? — спрашивает Брид.

— Да, — Доррин огибает стол и подходит к задней двери, которую открывает перед ним улыбающаяся Лисса.

Джэдди, не переставая колдовать над мукой, качает головой.

На свежем, прохладном воздухе зуд в носу Доррина унимается. Когда он открывает стойло, Меривен тихо ржет, поднимая голову над пустой кормушкой.

— Знаю, проголодалась, — бормочет юноша. — Ты у меня все время голодная.

Заглянув в закрома с кормом, он находит овес и совок. Хотя вопрос о корме они с Джардишем не обсуждали, несколько совков овса торговца не разорят. Но от одной этой мысли у Доррина начинает болеть голова. Видимо, придется оставить за этот корм монету — другую.

— Вечно ты мне хлопоты доставляешь, — укоряет он лошадь, наполняя кормушку.