— Его вызвали хозяева. Больше он не возвращался.

Остер кивнул.

— Я так и предполагал.

Эккерт поднялся.

— Я могу вас угостить ромом. Однако в доме не советую подавать голос… Время позднее, да и вам не стоит фигурировать в качестве столь близкого ко мне человека, не так ли, полковник?

Мимо молчаливо застывшего у дверей Пауля они прошли в дом. Эккерт задернул шторами окна, включил свет. Остер сел в кресло, поглядел на часы, качнул головой. Эккерт развел руками: что сделаешь!

Они выпили по глотку рома. Остер огляделся по сторонам, встал, прошелся по комнате. Потом указал на стол: дескать, микрофон, наверное, здесь? Эккерт кивком подтвердил правильность его предположений.

Бежали минуты. Остер два раза подходил к окну, поглядывал на свою машину. Там было темно и тихо. Очевидно, полковник опасался, как бы его спутники не наделали глупостей. Полковник жестом спросил разрешения Эккерта включить приемник, но тот отрицательно покачал головой и показал полковнику часы: кто же в час ночи слушает музыку?

В начале второго Эккерт встал. Остер надел плащ. Они вышли во двор. Полковник пожал Эккерту руку.

— Благодарю вас за столь веселый вечер… Только англичане могут так веселиться. Я не завидую вам, Эккерт. Если ваши боссы не ценят такой труд — я отказываюсь их понимать.

Эккерт засмеялся.

— Ценят, полковник, ценят… Уверяю вас. Помните нашу договоренность о радиограмме. Она должна быть передана точно в срок. Завтра я получу подтверждение. Это будет испытанием нашего начинающегося сотрудничества. И постарайтесь так, чтобы мой курьер добрался до Стокгольма. Он везет то, что сказали мне вы… Кстати, я в своем докладе очень подробно описал историю наших с вами взаимоотношений. Для вас было бы неприятно, наверно, если бы этот доклад попал в руки господина Гиммлера…

Остер поднес руку к козырьку фуражки.

— Будьте спокойны, господин Эккерт. В благополучном прибытии вашего человека я заинтересован ничуть не менее, чем вы. Не стоит мне лишний раз об этом напоминать. Мне кажется, мы с вами прекрасно сработаемся…

Он вышел к машине, медленно сел в нее. С полминуты машина еще стояла у ворот дома, потом заурчал мотор, и она рывком ушла в темноту.

Нужно было готовить отъезд Пауля и Виталия. Эккерт направился к гаражу. Пауль шел рядом.

— Выезжать нужно минут через тридцать, — сказал Эккерт. — Так лучше. Если они думают, что мы, как обычно, отправим курьера перед рассветом, то потеряют несколько часов. Я почему-то больше всего боюсь дороги. И вот что, Пауль: теперь мы играем ва-банк. Если что, вы понимаете… Возьмите еще один револьвер.

Пауль кивнул.

— Машину оставьте где-либо на окраине. Добирайтесь к порту без нее. Смотрите внимательно… Я хочу знать все детали. Дождитесь выхода судна в море.

— Они могут взять его после посадки и высадить на катер.

— Да, могут. И все равно у него будет больше шансов уцелеть, если судно выйдет в море. Дайте ему револьвер. Хорошо было бы, если б вам удалось понаблюдать за судном хотя бы в пределах его видимости с берега.

— У них в запасе несколько часов. Пока теплоход будет идти каналом.

— Что ж, надо рисковать, Пауль. И вот что: в случае чего я с вами никаких дел, кроме служебных, не имел. Вы — сотрудник гестапо… Вам кое-что казалось подозрительным в моих поступках, но у вас не было фактов. И вы настойчиво их искали. Поймите меня правильно, Пауль… Вы должны уцелеть. Иначе цепь прорвется. А я… ну что ж, я еще не списываю себя со счетов. Но может случиться, что меня уже сегодня арестуют. Остер на это не пойдет, но если гестапо что-либо заподозрит — они возьмут Гомана. Вот почему я боюсь дороги.

— Все будет хорошо. — Пауль утешал старика, сам чувствуя, что обстановка становится сложной. — А что если Зауэр узнает об этой поездке?

— И еще вот что. — Эккерт будто прочитал мысли помощника. — Завтра, вернувшись, напишешь донос в гестапо, что возил неизвестного в Киль по моей просьбе. Он отпустил тебя на окраине города. Лицо его ты не рассмотрел как следует, потому что он все время кутался в плащ. За всю дорогу он не сказал тебе ни слова и распоряжения отдавал жестами. Так ты напишешь, если мы будем уверены, что тебя никто не видел, и если ни разу не остановят по дороге с проверкой. Если остановят или возникнет еще какой-либо фактор, не учтенный нами, тогда такой вариант: тебя практически около дома остановил неизвестный. Показав удостоверение сотрудника тайной полиции, потребовал везти в Киль, что ты и выполняешь… Понятно?

Пауль кивнул. Нет, шеф — настоящий разведчик. Какой умница — все предусмотрел.

Эккерт вошел в комнату Пауля. Виталий все еще сидел за столом. Увидев Эккерта, встал.

— Вот ваши документы… — Эккерт протянул ему бумаги. — Вы — сотрудник крипо Густав Кранке. Едете в Стокгольм по заданию своего начальства. Вот фотографии и приметы человека, которого вы будете искать в шведской столице. Вот письмо в Управление уголовной полиции Швеции. Его использовать нельзя. Это на всякий случай, если будут проверки гестапо. По пути ни с кем никаких разговоров. Каждый человек, навязывающийся к вам, — возможный гестаповец. Имейте это в виду. Когда вы вручите пакет, мне об этом сообщат. О вашем приезде уже проинформированы те, кто должен это знать. Вы должны немедленно ехать!

Эккерт о чем-то подумал, потом позвал Пауля:

— Дайте ему ваш костюм, Пауль… Тот, что вы сегодня купили. В таком виде его отправлять нельзя…

Пауль подошел к шкафу, вынул сверток. Протянул его Гоману.

— Одевайтесь… Вы какой размер обуви носите? Сорок второй? Отлично… Вот мои туфли. Праздничные. Только быстрее одевайтесь… Вот рубашка… Галстук…

Через пять минут Виталий стоял перед зеркалом и разглядывал себя. Костюм был великоват, но сидел неплохо. Свежая рубашка и галстук дополняли картину. Он даже помолодел в этой одежде, почувствовал себя увереннее.

— Совсем другое дело… — одобрительно сказал Эккерт. — Теперь вы не похожи на репортера эмигрантской газеты. А то вид ваш не соответствовал документам… Я бы вас сейчас принял за преуспевающего газетчика из «Национальцайтунг». Вот только грива ваша… В Стокгольме прежде всего избавьтесь от этих косм… Они привлекают к вам внимание…

Эккерт глянул на застывшего у порога Пауля. Тот молча вышел.

— Ну что ж, прощайте, Виталий… — Эккерт положил сыну руки на плечи. — Прощайте… Если бы я был вашим отцом, я сказал бы так: «Сын! Тебе я вручаю сейчас самое важное дело всей своей жизни. Будь достоин этого, и Родина простит