Мир перестал казаться жестоким, беспощадным и пустым. Не может быть пустой жизнь, в которой есть место такой любви. Я буквально пари́л. Конечно, немало способствовало приподнятому настроению и то, что за последние два месяца сумасшедшие сектанты поутихли. Никаких птичьих трупов. На раскрытие убийства сына Судьи были брошены все силы, но мы не особо продвинулись. Это дело было словно заколдованным. Но ничто, даже выволочки от начальства, не могло испортить мне настроения. Коллеги в участке начали поглядывать на меня с нескрываемым изумлением. Теперь я почти всегда приходил на работу в хорошем настроении, и даже проступки следопытов и потрошителей, которые раньше выводили меня из себя, стали казаться мелкими и ничего не значащими.

Секрет моего перевоплощения и любви к ближним был прост. Я был по уши влюблен. И взаимно. Хотелось обнять весь мир. Быть добрым, великодушным и понимающим.

Последние два месяца были раем на земле. Я и прежде влюблялся и пытался строить отношения. Но такое со мной было впервые. Я знал, что Пава предназначена мне свыше. Это моя судьба. Я любил ее так сильно, что порой казалось, меня вот-вот разорвет от эмоций. Когда не получалось сдержаться, я хватал любимую в крепкие объятия и принимался кружиться вместе с ней. Иногда это случалось на улице, и на нас оборачивались прохожие. Но я не чувствовал смущения. Я хотел кричать о своей любви на весь мир. Пава лишь звонко хохотала, обнимая меня в ответ.

Конечно, мы не могли проводить вместе очень уж много времени. Моя работа предполагала сильную занятость, да и родители любимой никуда не делись. Пава забросила танцы, и у нас были романтические свидания по вечерам дважды в неделю. И порой нам удавалось прогуляться днем или в выходные. Несколько раз мы ходили в театр и на концерт. Но, если честно, мне вовсе не нужны были светские мероприятия. Мне хотелось времени наедине, как во время вечерних свиданий. За приготовлением совместного ужина, за домашними делами, в тепле и неге моей прежде холостяцкой квартиры. Теперь же это было уютное гнездышко, где никто не мог помешать нам любить и быть счастливыми. Пава смогла с легкостью и ненавязчивостью наполнить это холодное и пустое пространство теплом, превратив его в нечто большее. Дом, в который хочется возвращаться.

Конечно, она бывала у меня лишь дважды в неделю. Конечно, она никогда не оставалась на ночь. Ровно в девять вечера она поднималась с постели и начинала быстро одеваться, приводя себя в порядок. Часа хватало, чтобы собраться и проводить ее до дома родителей. Точнее, до аллеи, где меня никто не увидит из окна. К сожалению, их квартира располагалась на той же стороне, что и вход в дом. Поэтому всё, что мне оставалось, – поцелуй украдкой под тенью деревьев и болезненный укол в сердце, когда ее фигурка скрывалась за тяжелой дверью… Всегда оборачиваясь и посылая мне воздушный поцелуй, прежде чем исчезнуть в парадной.

Иногда мы спорили. Я хотел представиться ее строгим родителям. У меня были серьезные намерения, я не какой-нибудь подлец, желающий воспользоваться доверием Павы. Но она говорила, что еще не время.

– А когда будет время? – настойчиво спрашивал я.

– Послушай, – в который раз уговаривала она, жалобно сдвинув брови. – Я только-только на этой неделе рассказала, что познакомилась в приюте с приличным молодым человеком. Будет странно, если я приглашу тебя в гости сразу. Отец может неправильно меня понять.

Я был согласен с ее доводами, но слишком нетерпелив. Потому что я купил особую ленту. Может быть, кому-то покажется идиотизмом покупать свадебную ленту[8] через два месяца после первого свидания, но я знал, что хочу жениться на ней. Знал так же четко, как то, что небо голубое, а трава зеленая. И хотел, чтобы Жрец в Главном Храме связал нас на всю жизнь. Я, тот, кто презирал устаревшие ритуалы и условности, мечтал о традиционной свадьбе.

Конечно, после того, как однажды я увидел Паву с синяком на скуле, рисковать безопасностью любимой не хотелось. Ее отец был крут нравом. Меня переполняли гнев и ярость, хотелось вытрясти из него душу. Никто не смеет причинять моей Паве боль. Но она убеждала и уговаривала меня, что покинуть семью она сможет только выйдя замуж. И поскольку ошибки допустить никак нельзя, мы должны быть осторожными. Она хотела, чтобы я произвел на отца наилучшее впечатление. Иначе он никогда не даст согласия на наши отношения.

Поэтому мы двигались неспешно. Продумали легенду о знакомстве в приюте, когда я якобы допрашивал свидетеля одного из преступлений, а у Павы в этот день была смена. Три месяца назад она сказала отцу и матери, что я стал приходить раз в неделю и помогать ей с добровольной работой. И что я тоже из очень религиозной и строгой семьи, но живу на другом конце города и посещаю другой приход.

– Месяца через полтора я надеюсь вскользь упомянуть, что ты просил передать просьбу о совместном ужине с моими родителями, – бормотала Пава, самозабвенно целуя меня. У нас оставался всего час, готовка была забыта, на плите что-то подгорало, а любимая срывала с меня рубашку, усевшись прямо на обеденный стол.

Знал бы ее злобный отец, что нам уже ни на что не нужно разрешения. Но Пава не хотела открытого конфликта и предпочитала всё сделать тихо, но по-своему. Ей хотелось вырваться из-под надзора, но они всё же были ее семьей. Тем более она была очень привязана к матери и ей рассказала о нас больше, чем отцу. Конечно, не всё. Но по большому секрету раскрыла, что влюблена в меня и хотела бы, чтобы я обратил на нее внимание.

Мне отчасти претил весь этот обман. Но за время наших отношений я выслушал столько подробностей об оборванной дружбе, не сложившихся отношениях любимой с приятелями, соседями и даже коллегами, что мне было искренне жаль мою Паву. Однажды отец заставил ее сменить место работы трижды, пока не убедился, что на девушку не оказывают «пагубного влияния» безбожники. Я представлял, насколько трудно жить с таким постоянным давлением со стороны родного человека. И был готов к любым планам и хитростям, чтобы в итоге мы были вместе. Если необходимо притворяться благовоспитанным, верующим и чопорным мужчиной, который придирчиво выбирает себе пару, то я сделаю это. Ради нее я готов на всё.

Иногда, в особые моменты, еще не успев прийти в себя от бурных ласк, Пава начинала плакать.

– Милая, ну что с тобой? – я протягивал руки, и она падала в объятия, всхлипывая и причитая.

– Я так люблю тебя, что мне страшно, – шепотом признавалась она.

– Чего ты боишься? – послушно спрашивал я, хотя этот разговор велся не впервые.

– Что всё это закончится, – скулила она мне в грудь, после чего рыдала так надсадно и горько, что я пугался каждый раз.

– Никто – слышишь! – никто не сможет нас разлучить! – клялся я, вкладывая в свое обещание всю силу чувства. Я молил всех богов – Старых и Молодых, – чтобы у меня получилось бороться за нее до конца. Никакой строгий отец нам не преграда.