Бокал в ее руках стремительно пустел.

— И что мне делать надо было? Налево пойти? Нет, я же правильная. Я верная жена. Нигде и никому. Кому только верность моя нужна была? — Полина покачнулась, но, ухватившись рукой за плечо Реваева, удержалась на ногах и уже гораздо тише продолжила:

— Зашла я как-то в ванную комнату. Свет не включала, хотела посидеть в темноте, поплакать. Наплакалась вволю, потом к окну подошла и лбом к стеклу прижалась. Стою так и вижу: напротив на дереве человек сидит. Не знаю почему, может, я в тот день уже все силы выплакала, я даже не испугалась. Как стояла, прижавшись, так и стою, смотрю. И вижу — это Леша. В саду с той стороны фонарь довольно далеко от березы, но все равно свет немного добивает. Я смотрю на него, он замер, не шевелится. Лица толком не видно, глаза только чуть отсвечивают. И показалось мне, что у него вид такой же несчастный, как и у меня самой, потому что не нужны мы оба никому, — она допила свой коктейль и, наклонившись к Реваеву, громко прошептала, касаясь губами его уха, — а еще я поняла, чего он там ждет.

* * *

Всю дорогу до дома Реваев спал, периодически похрапывая на заднем сиденье. Жора заботливо подложил под голову полковника небольшую подушечку с вышитой эмблемой «Тойоты», которая осталась у него после продажи «лендкрузера». На одном из поворотов подушечка выскользнула из-под головы полковника, однако это не прервало его сон. Во сне Юрий Дмитриевич представлял себя маленьким, но прекрасным принцем, путешествующим сквозь миры и галактики в поисках чего-то такого, что должно наконец насытить его безудержную жажду новых открытий. Вырвавшись из космической тьмы, он коснулся ногами небольшой, но очень уютной планеты. Делая гигантские прыжки своими великолепными, мускулистыми ногами, он мчался вперед, еле касаясь ногами земли, туда, где на горизонте виднелось крохотное темное пятнышко. Прыжок, другой, третий. Пятнышко значительно увеличилось в размерах и приобрело очертания фигуры то ли девочки, то ли девушки, которая стояла спиной к нему, не подозревая о приближении прекрасного принца, которого она непременно должна будет полюбить. Одной рукой девочка держала за лапу плюшевую игрушку, судя по всему, медведя, до девочки оставалось еще несколько прыжков, и точно рассмотреть с такого расстояния он не мог. Лицо незнакомки он тоже не видел, только затылок, украшенный двумя огромными белыми бантами. Однако он был уверен, что знает это лицо, что он когда-то его уже встречал, а на языке крутилось непонятно откуда пришедшее в голову имя. Надя.

Он уже немного устал, сказывалось притяжение этой планеты. Девочка все так же, не оборачиваясь, смотрела в одну точку. Над ее головой, прямо между двумя белоснежными бантами, всходило солнце. Девочка и мишка встречали рассвет.

— Я тоже, — хотел он крикнуть, — я тоже хочу встретить этот рассвет вместе с вами, — но пересохшее от долгих усилий горло издало лишь неразборчивый хрип, и девочка его не услышала.

А солнце было все выше и светило все ярче. Его лучи, еще недавно совсем легко и ласково касающиеся кожи лица, уже обжигали, а смотреть на него становилось невыносимо. Даже ему. Принц прищурился и вдруг понял. Солнце не поднималось над головой девочки. Оно становилось больше. Оно приближалось.

— Надя! — Он наконец смог крикнуть.

Ему оставалось сделать всего несколько прыжков. Он мог бы спасти ее, мог бы унести на другую планету, пусть не такую уютную, но где тоже есть воздух, где они будут счастливы.

— Надя! — крикнул он еще громче, и девочка, услышав его, обернулась.

На него, глазами полными слез, смотрела Полина. От удивления он споткнулся и, зацепившись ногою за кочку, упал и покатился по траве. Когда он встал, травы уже не было. Мгновенно сморщившись и почернев, она превратилась лишь в тонкий слой пепла, покрывающий обреченную на смерть планету. Не было и девочки, сжимающей в руках плюшевого медвежонка. Она тоже успела превратиться в черный, мгновенно рассеянный ветром пепел.

За мгновение до столкновения планеты с огромным огненным шаром принц, оттолкнувшись изо всех сил, прыгнул в открытый космос. У себя за спиной он услышал оглушительный взрыв, а несколько раскаленных кусков разорванной в клочья маленькой планеты ударили ему в спину. Он не стал оборачиваться. Это не имело никакого смысла. Он и так видел перед собой прекрасные, полные слез глаза Полины, а ее губы неожиданно шевельнулись и произнесли:

— Все не так, как кажется.

— Что вы говорите? — Мясоедов обернулся к полковнику.

— Я говорю? — Реваев с трудом сел, потирая затекшую поясницу. После недолгого сна голова отчаянно гудела.

Жора еще раз быстро обернулся, взглянул на Реваева. На отекшем лице полковника выступили несколько капелек пота.

— Да, вы сказали, вам что-то кажется. — Мясоедов отвернулся, ему надо было вести машину.

— Кажется, — пробормотал Реваев, — кажется, что в моем возрасте пить не закусывая вредно.

* * *

Макс проснулся поздно. Точнее будет сказать, когда он в очередной раз проснулся, было уже поздно. До этого он просыпался уже несколько раз и даже вставал, чтобы избавиться от непомерной тяжести, раздувавшей его мочевой пузырь. Вчера он слишком много выпил, думал Макс, неуверенными шагами пробираясь на кухню, впрочем, вряд ли больше, чем это было днем ранее. Вот уже неделю доза была примерно одинакова, однако от этого она не переставала быть чрезмерной. Макс достал из холодильника бутылку минералки и присосался к горлышку, делая большие, жадные глотки и чувствуя, как холодная влага щекочет горло. Кажется, вчера оставалась еще одна таблетка баралгина — Подгорный поковырялся в пластиковой коробочке с лекарствами, которые купил предусмотрительный Сокольский, и нашел нужную ему зеленую пластину. Она была пуста. Макс раздраженно отшвырнул упаковку на пол и сделал еще несколько глотков минералки. Он взглянул на часы, до полудня оставалось всего несколько минут. Это означало, что можно сесть на диван и, щелкнув пультом, посмотреть сначала десятиминутный выпуск новостей, а затем ставшую ему уже привычной «Дежурную часть». Хотя, что там может быть интересного? Про самого Макса ничего точно не расскажут, ведь если бы его поймали, то он узнал бы об этом первым. Подгорный обессиленно рухнул на диван и нащупал пульт.

На экране некая моложавого вида женщина, Макс смутно помнил, что она жена какого-то известного кинодеятеля, энергично перемещалась по кухне. Ее язык, очевидно, подвергшийся каким-то чудодейственным инъекциям, перемещался у нее во рту еще энергичнее, выдавая одну за другой новые порции фраз, которые, несомненно, должны были привить каждому, включая Подгорного, любовь к домашней готовке. Макс почувствовал, что его подташнивает, и сделал потише. К счастью, приготовление очередного кулинарного шедевра близилось к завершению. Дама в телевизоре попробовала небольшую порцию своего творения, и на ее лице мгновенно отразилось неземное блаженство, которое, к счастью, почти сразу скрыли побежавшие по экрану титры.

Выпуск новостей начался традиционно. Мелькнула картинка Кремля, о чем-то говорил действующий президент, затем поочередно показали обоих участников выборной гонки. Каждый из них, очевидно по замыслу некоего режиссера этого таинства, в этот день играл на поле соперника. Министр обороны, одетый в штатское, выступал перед студентами какого-то гражданского вуза. Фролов, в свою очередь, одетый, словно рыбак или охотник-любитель, в джинсы и камуфляжную куртку, осматривал какие-то танки и неизвестно зачем, возможно рассчитывая на взаимность, нежно похлопывал могучие машины по стальной броне. На взгляд Подгорного, черный костюм Тукаю шел гораздо лучше, чем камуфляжная куртка Фролову, которая абсолютно не сочеталась с его умным лицом и очками в золотой оправе.