— Поймете, гражданин. Скоро все поймете,— мрачно проговорил Федченко.— Знакомая история. Сначала, значит, распускаете, а потом не понимаете.

— Позвольте,— вспыхнул Владимир Семенович.— На каком основании... эти намеки?

— Вы можете объяснить,— звенящим от волнения голосом произнесла Марина Васильевна,— что все это означает?

Федченко усмехнулся.

— Сперва он мне все объяснит. И не тут. Хотел было милиционера за ним послать.— Он кивнул на Толю.— А потом думаю: дай-ка обстановочку проверю. Родите-лев повидаю и тому подобное.— И, обращаясь к юноше, сурово добавил: —А ты собирайся на беседу пока что.

— То есть как это «пока что»? — взволнованно спросила Марина Васильевна, прижимая руки к груди.— И почему... Почему не здесь вам побеседовать?

— Обстановочка не та, гражданка. И попрошу спокойствия. Вот так.

— Я не могу спокойно!.. Я не могу, когда так, вдруг... на ночь глядя...

Голос ее дрожал все сильнее.

Владимир Семенович нервно провел ладонью по редким волосам и растерянно произнес:

— Я тоже полагаю...

Но тут вмешался Толя. До этого он все время молчал. Сначала он попросту испугался этого мундира, этого уверенного, грозного тона. В голове замелькали смятенные обрывки мыслей: «Арестовать пришел?.. Но за что?.. Панов сказал ведь... Узнали про все?.. Только что узнали?.. Но что же они узнали?.. Мама сейчас расплачется...» Его охватило одно желание: лишь бы этот человек ушел, любой ценой ушел, поскорее ушел из их дома. Мама не должна при нем плакать. А там — будь что будет.

Толя сорвал с вешалки пальто.

— Идемте,— резко бросил он Федченко и, обращаясь к матери, добавил мягко, почти просительно: — Мама, успокойся. Это... это недоразумение.

Последние слова беспомощно повисли в воздухе. Но Толя так порывисто и решительно распахнул дверь, так стремительно выскочил на лестничную площадку, что Федченко, видимо, решив, что парень может и убежать, торопливо последовал за ним, пробормотав:

— Ну, ну, ты потише, милый человек.

Но Карцев, боясь, что он задержится, что еще что-нибудь скажет, устремился вниз по лестнице. И Федченко не осталось ничего другого, как поспешить за ним.

До отделения милиции они дошли молча, не проронив ни слоез. Казалось, оба копят силы для главного разговора и не собираются растрачивать их по пустякам.

Федченко шагал по-хозяйски размашисто и уверенно, глядя прямо перед собой. Карцев торопливо шел рядом, сутулясь, пряча руки в карманы пальто. Кашне, небрежно обмотанное вокруг шеи, выбилось наружу.

В пустом, плохо освещенном кабинете на втором этаже Федченко, наконец, нарушил молчание и повелительно бросил:

— Раздевайся.

Сам он аккуратно повесил свою шинель на вешалку у двери, прошел к письменному столу и плотно уселся в кресло.

Карцев снял пальто. Федченко подождал, пока он, одернув кургузый, старенький пиджак, сядет, потом большим пальцем не торопясь расправил усы и, откинувшись на спинку кресла, пробасил:

— Ну, рассказывай, милый человек. Все, как оно есть, рассказывай.

Карцев усмехнулся. Ленивое, ироническое равнодушие вдруг охватило его. Это было словно реакцией на пережитое только что волнение. Он был почти рад, что сидит в этой комнате, что никого больше нет тут, только они двое. И что этот «дуб» может сделать ему, что он вообще знает?..

— Закурить разрешите? — с преувеличенной любезностью осведомился он.

— Давай, давай. Хочешь моих?

Федченко как будто даже обрадовался. Торопливо вытащил из кармана надорванную пачку «Беломора», протянул ее через стол.

— Благодарю. Предпочитаю свои,— все тем же тоном ответил Карцев.

Они закурили.

«Если уж тот, Панов, ничего не знает...» — подумал Карцев. Внезапно его кольнула тревожная мысль: «А что, если все это заранее так придумано? Одни прощупывает, ведет интеллигентный разговор. А второй, вот этот, рубит сплеча, берет на испуг и выкладывает все карты? Может, они уже знают и про Розового, и про Гусиную Лапу, и про него самого? Может, уже арестовали тех двоих? А с ним, как кошка с мышкой...» Карцева вдруг с новой силой охватил страх. Ну, конечно! Как это он сразу не понял! Они договорились так вести игру, Панов и этот... И к страху его добавилась злость на них, на себя за то, что поверил Панову там, в райкоме, дал убаюкать себя этому лицемеру, этому...

Карцев чуть не задохнулся от нахлынувшей на него злости и, глядя Федченко в глаза, раздельно произнес:

— Я с вами не желаю разговаривать... Не желаю!..

Последние слова он яростно выпалил прямо в лицо участковому, ухватившись побелевшими пальцами за край стола.

Тот в первую минуту опешил от неожиданности — он настроился было совсем на другой разговор. Но тут же от его миролюбия не осталось и следа. Медленно багровея, Федченко сжал тяжелые кулаки и угрожающе произнес:

— Тебе что, на свободе гулять надоело? В тюрьму ворота широкие, а назад ой какие узкие. Понял? — И увидев, что Карцев собрался ответить, он грозно стукнул кулаком по столу.— Цыц, щенок! И не таких обламывал! И не такие пробовали у меня стойку выдерживать! Герой, видишь, нашелся! Ты еще слезами умоешься! Поздно только будет!

Он навалился грудью на стол, подавшись к Карцеву, и все стучал, стучал кулаком, словно вбивая невидимые гвозди. И Карцев почувствовал, как от этих ударов у него начинает ломить в висках. И он крикнул, уже не соображая, что кричит:

— А вы не стучите! Слышите?.. И я вам не щенок!.. И вообще сажайте! Пожалуйста! К черту все!..

— Ишь ты какой,— насмешливо произнес Федченко и снова откинулся на спинку кресла.— «Сажайте»! Сперва, милый человек, ты мне все расскажешь. Понятно?

— Ничего я вам рассказывать не буду!

— Расскажешь. Не такие рассказывали.

Карцев, стараясь успокоиться, снова закурил. Руки его дрожали. Он вдруг подумал: «Надо бы узнать, что им известно». И глухо спросил:

— О чем вам рассказывать?

— О чем? Это другой разговор. Рассказывай, с кем спутался, чего натворить успели.

«Знают. Неужели знают?» — промелькнуло в голове у Карцева. И он попытался схитрить. Пристально глядя на уголек сигареты и поминутно сдувая с нее пепел, он сказал:

— Я не з-наю, кого из моих знакомых вы имеете в виду, говоря «спутался».

— Ах, не знаешь? — ядовито переспросил Федченко.—Ну, давай, начнем с Харламова Николая, для примеру. Знаешь такого?

— Допустим, знаю.

— То-то. А что про него знаешь?

— Работает со мной на одном заводе.

— Та-ак. А еще где он с тобой работает?

Карцев почувствовал, как похолодело у него в груди. Он с силой затянулся и вдруг закашлялся, тяжко, надрывно, до слез. Ему было стыдно этого кашля, этих слез, но он ничего не мог поделать.