– И никто никогда не разбивал твое сердце?

На секунду у меня перед глазами возникает распухшее до неузнаваемости лицо Лиама. Но я усилием воли отгоняю эту картину, в который уже раз за последние десять лет.

Я расправляю плечи:

– Нет.

– И ты никогда не злилась из-за того, что какой-то мудак пообещал тебе позвонить, но так и не позвонил?

– Опять ты за свое! Нет, никакой, как ты выражаешься, мудак меня не разочаровывал.

Тут вступает Поппи:

– И когда ты видела в толпе своего любимого, мир для тебя не окрашивался новыми красками?

Это просто смешно.

– Тетя, даже для тебя это слишком.

Поппи наклоняется ко мне, она не собирается отступать:

– И чувство, что если ты больше никогда его не обнимешь, то умрешь, тебе тоже не знакомо?

– Да нет же. – Я поворачиваюсь к Люси; замечательно: они с Поппи заодно. – Ладно. Я вас поняла. Возможно, я упустила кое-какие радости жизни. Но это все так мимолетно. Вы в курсе, что, согласно результатам социологических исследований, шестьдесят процентов живущих в браке чувствуют себя несчастными?

– И что? – возмущается Люси. – Ты предлагаешь выйти из игры только потому, что какие-то там исследования показывают, что твои шансы выиграть составляют четыре из десяти?

– Я не собираюсь выйти из игры. Я вообще в ней не участвую. Мне по барабану, существует фамильное проклятие или нет, я не хочу становиться частью мира влюбленных.

– Ты рехнулась! – Люси поворачивается к Поппи и продолжает так, как будто меня нет рядом: – Есть один парень, его зовут Мэтт, и он влюблен в Эмилию, сколько я себя помню.

– Это неправда.

– Он очень даже ничего, если не смотреть на зубы. Но Эм его к себе не подпускает.

– Мэтт – мой лучший друг. И я не испытываю к нему никаких чувств, кроме дружеских. – Я предательница, нельзя о таком рассказывать. – Люси, забудь обо мне. Посмотри на тетю Поппи. Она успешная, счастливая женщина, живет полноценной жизнью, путешествует по всему миру. И при этом она никогда не была замужем.

– Давай лучше посмотрим на тебя, Эм. Да твоя жизнь настолько бедна событиями, что может уместиться в наперсток. В твоем некрологе напишут: «Одинокая девочка, которая всю жизнь тщетно старалась угодить бабушке. Женщина, которая не оправдала надежд».

Я примирительно поднимаю руки:

– Мне все равно, кто и что напишет. Я счастлива, чувствую себя в безопасности и… – Я прикусываю было язык, но не выдерживаю: – И в отличие от тебя не бегаю за мужиками. Господи, тебе хоть тату на груди делай: «Следующий, пожалуйста!»

У Люси взбухает на лбу вена. Кузина наклоняется ко мне:

– Я лучше погибну, чем дезертирую с поля боя. Ты хоть понимаешь, какой груз взвалила на мои плечи? Ты сдалась, и я осталась одна.

– Я никогда не просила тебя снять с нас проклятие.

– Ну еще бы! – взрывается Люси. – Правда в том, что тебе оно нравится. Признай уже это наконец. Отличное оправдание для того, чтобы оставаться зачуханной старой девой в старомодных хлипких очочках да еще с этим жутким хвостиком. Проклятие – это твое разрешение на выход. Так что не пудри мне мозги.

– Да, к сожалению, Эмилия проявляет малодушие, – кивает тетя.

Я поправляю на носу свои пусть и старомодные, но вполне себе крепкие очки.

– Что? Ты считаешь меня малодушной?

– Ты права, Поппи, – поддакивает Лучана. – Эм – трусиха, да еще и эгоистка в придачу. Ей до других никакого дела нет.

– Интересно, с каких это пор я должна решать твои проблемы? – удивляюсь я.

– Не только мои! А ты хоть раз подумала о Мими? Или о младших дочерях Фонтана, которые еще только появятся на свет?

Я пожимаю плечами:

– Уверена, с Мими все будет хорошо.

– А со мной нет! – Люси раскраснелась, я впервые вижу, что она не просто разозлилась, но ей действительно больно. – Я осталась одна, и я иду ко дну. А ты, ты как будто сидишь на своем частном острове. Тебе комфортно и чертовски скучно наблюдать за тем, как я отчаянно машу руками и глотаю воду, пока меня уносит течение.

Моя кузина, которая никогда не плачет, вытирает кулаком набежавшие на глаза слезы. У меня сжимается горло. Пусть я не верю в проклятие, но это еще не значит, что я не могла стать его жертвой. Мне нравится жить одной, и я буду очень даже рада, если все так и останется. Но Люси такой статус не устраивает. Она устала от постоянного давления, от ожиданий и несбывшихся надежд. Всю жизнь ей внушали, что без мужчины женщина ничего не стоит.

Да, к двадцати девяти годам я не сделала абсолютно ничего, чтобы снять проклятие семейства Фонтана. Но до сегодняшнего дня мне, признаться, и в голову не приходило, что, возможно, следовало хотя бы попробовать.

На обратном пути в отель мы останавливаемся у ювелирного магазина и разглядываем выставленные в витрине цепочки. Люси не может решить, какая лучше – золотая или серебряная; в результате мы уходим ни с чем. Кузина на меня не смотрит. Ее слова, да и слова Поппи тоже, тянутся за мной, преследуют, как приставучая младшая сестра. Может, я еще не отошла от долгого перелета, или по дому начинаю тосковать, или это из-за болезни Поппи, но почему-то нынче в волшебном городе Венеция меня абсолютно ничего не радует. И в голове постоянно звучит слабенький голосок: «Эм – трусиха».

Вечером, после того как я за ужином неохотно поклевала baccalà mantecato – это сливочный мусс из соленой трески, который подается с палентой, – мы возвращаемся в отель.

Одиннадцать часов, я готова забраться в постель и написать пару страничек своего романа. А вот Люси, которая за ужином осушила чуть ли не весь графин вина, наоборот, оживляется.

– Пойдем, Эмили, прогуляемся.

Она наконец-то смотрит на меня и, вскинув руки, исполняет маленький танец.

Я тоже поднимаю руки, но только для того, чтобы натянуть через голову ночнушку.

– Ты это серьезно? Неужели тебе совсем не хочется спать?

– Да брось ты! Просто спустимся, выпьем по бокалу в баре отеля.

– Давай лучше завтра, – предлагаю я, а сама надеюсь, что за двадцать четыре часа кузина забудет о моем обещании.

Люси открывает рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не говорит.

Уже в ванной я слышу, как открывается и закрывается дверь в номер. Когда выхожу из ванной, в комнате никого нет.

Два часа ночи. Я сижу на балконе и любуюсь Большим каналом. Вода сверкает в лунном свете и тихо плещется о причалы. На темно-синем небе россыпи звезд. Я в Италии, в четырех тысячах миль от дома, прилетела сюда против воли семьи. И после этого я – трусиха?

Открывается застекленная дверь. На балкон выходит Поппи в халате в горошек и домашних туфлях на невысоком каблуке с вышитыми золотом геральдическими лилиями. Кому могло прийти в голову шить тапочки на каблуке?