– Всегда любила возиться с волосами. Моей первой клиенткой была Линдси, кукла Кармеллы. – Кузина втирает жидкость мне в волосы. – Сестричка меня тогда чуть не убила, но с ирокезом Линдси была чудо как хороша.

И Люси, вместо того чтобы выпрямлять мне волосы, как я это всегда делаю, начинает расцеплять мои кудряшки и формирует из них небрежные крупные локоны.

– Все равно они долго не продержатся, – говорю я, – закучерявятся, как только выйду из отеля.

– Стой спокойно. – Люси берет пудреницу и быстро обмахивает кисточкой мои щеки.

Я даже возразить не успеваю. В носу чешется так, что очень хочется потереть его о плечо.

– Закрой глаза! – командует Люси.

Я подчиняюсь. Кузина наносит мне на веки тени и слегка притормаживает, чтобы вырвать пару волосков.

– Ой!

– Терпи! Красота требует жертв.

Потом она жирно подводит мне глаза карандашом и в несколько слоев красит тушью ресницы.

– Voilà[36]. – Люси поворачивает меня лицом к зеркалу.

Я моргаю, пока изображение не становится четким. В зеркале отражается знойная брюнетка с томным взглядом, в прозрачной блузке и с открытым ртом.

– Я не могу выйти из отеля в таком виде!

– Почему? Ты очень даже секси!

В открытых дверях появляется Поппи. Увидев меня, она аж подпрыгивает от удивления.

– Эмилия? – Тетя хохочет. – А ты и впрямь стараешься измениться!

Поппи хватает со столика помаду и протягивает ее мне.

– Нет! – Я отступаю на шаг и трогаю пальцем шрам. – Только не это.

– Она ненавидит свои губы, – объясняет тете Люси.

Поппи смотрит на меня с нескрываемым интересом:

– Этот малюсенький шрам играет для тебя огромную роль. Из чего я могу сделать вывод, что он предмет твоей тайной гордости. А теперь, может, кто-нибудь поведает мне, откуда он взялся?

Мы перемещаемся на балкон. Лучи заходящего солнца окрасили Венецианскую лагуну в цвет розовой сахарной ваты. Люси расчесывает влажные волосы и начинает рассказывать тете историю, которую сама слышала уже как минимум дюжину раз.

– Когда это случилось, Эмилии было… Сколько? – обращается она ко мне. – Лет десять?

– Одиннадцать.

– Ее папа и дядя Бруно отправились рыбачить на Кони-Айленд. А Эм с Дарией увязались за взрослыми.

– Мы упросили их взять нас с собой, – киваю я. – Там ведь располагался наш любимый парк развлечений. Но к полудню мы с сестрой обошли все аттракционы и вернулись на пирс, где рыбачили папа с дядей.

– Там им, естественно, стало скучно, – перебивает меня Люси, – и они начали маяться дурью.

Звучит забавно.

– Все верно, – подтверждаю я. – Мы рылись в ящиках со снастями, разглядывали блесны и поплавки и наверняка все там перепутали. Дядя, чтобы нас отвлечь, предложил поучиться закидывать удочку.

– Дария, естественно, должна была попробовать первой, – вставляет Люси.

– Угу. Я встала у нее за спиной. Ждала своей очереди и слушала, объяснения отца, как все правильно делать. – Я трогаю шрам и живо представляю события того давнего дня. – Дария откинула удочку назад, но не так плавно, как учил папа. Получилось резко, как удар хлыста.

Люси морщится:

– А дальше произошло ужасное: крючок зацепился за нижнюю губу Эмилии!

– О господи! – ахает Поппи. – Это, наверное, было… – она подмигивает Люси, – охренеть как больно!

– Да уж! – смеюсь я. – Как будто оса укусила, причем не одна, а целых десять. Я закрыла рот ладонью и почувствовала под рукой что-то странное. Скосив глаза вниз, увидела торчащий из губы рыболовный крючок и начала кричать.

Папа сразу кинулся ко мне. Никогда не забуду, какое у него тогда было лицо. Оно отражало неприязнь, жалость и страх одновременно. Он все повторял: «Нет! Нет! Нет!»

– Перепугался до усрачки, – говорит Люси. – И тогда за дело взялся дядя Бруно. Он достал из ящика со снастями кусачки…

У тети расширяются зрачки:

– Что он взял?

– Ну, маленькие такие плоскогубцы для рыболовов, – поясняю я. – Дядя прикрикнул на меня, велев сидеть тихо. Я старалась не хныкать. Но мне в жизни не было так больно, честное слово! Я зажмурилась и вцепилась в папину руку. Дядя Бруно зажал кусачками крючок. Мне губу как будто прижгли раскаленным добела железом. Что было потом, я не помню. Отключилась.

– Всю дорогу домой дядя Бруно гнал машину как ненормальный, – рассказывает дальше Люси. – Когда они приехали, у Эм губа распухла, словно персик. Бабушка бесновалась, но было уже поздно. Дядя Бруно раскурочил ей губу. – Люси с задумчивым видом смотрит на меня. – Сейчас все уже не так страшно, но шрам, если присмотреться, еще виден. Конец истории.

Внизу воды канала ритмично плещут о бетонный причал.

На самом деле это еще не все.

Заключительную часть истории я никогда никому не рассказывала. А сейчас вижу ту давнюю сцену так же четко, как мерцающие огни на поверхности Венецианской лагуны. И добавляю:

– Папа скомкал футболку и прижал ее к моей губе. Футболка пахла рыбой, по́том и соленой водой. Когда он ее убрал, чтобы бабушка могла увидеть рану, Роза схватилась рукой за горло и перекрестилась. А затем произнесла: «Dio mio![37] Теперь рассчитывать больше не на что. С таким лицом ее точно никто замуж не возьмет».

Люси хватает меня за руку:

– Нет, она не могла такое сказать!

– Папа предложил отвезти меня в больницу. Однако бабушка подняла руки, как будто сдается, и, уходя в свою комнату, бросила: «Perché preoccuparsi?»[38] Я очень хорошо это помню.

1960 год, Треспиано

Втот день, когда к нам на обед должен был приехать Рико, с самого утра зарядил дождь. Потоки воды превратили поля в одеяло из лоскутов суши и воды. Но мама никогда не пропускала воскресную мессу, так что плохая погода ее не останавливала. В соборе Святого Ромула было сыро и гуляли сквозняки. Я преклонила колени и, сцепив холодные как лед пальцы, молила Бога о чуде.

«Пожалуйста, помоги Рико найти нужные слова. Помоги ему рассказать о нашей любви. Пусть папа ему поверит. Господи, умоляю, не забирай у меня единственную радость, единственного человека, с которым я хочу прожить всю свою жизнь».

Мы вышли из церкви, все семеро втиснулись в старый папин «фиат» и отправились домой. Струи дождя рикошетили от асфальта. Рико планировал добираться к нам на велосипеде: автобусы по воскресеньям не ходили. Я понимала, что проехать тринадцать километров под проливным дождем – это, конечно, нереально. На ферме телефона не было, так что он не мог со мной связаться. Судя по всему, знакомство Рико с моими родителями откладывалось. Мне было грустно, когда я думала об этом, и в то же время я чувствовала облегчение.