Жену убиенного, его волей возвращаемую в родной город, Ферапонт лично проводил на поезд, отстраненно размышляя, что теперь, когда неразлучная троица убийц лишилась своего верного партнера, следует срочно подумать о двух оставшихся в живых мастерах кровавого ремесла: Блоцком и Кнехте. Не то чтобы Ферапонт опасался их мести, вопрос обоюдно касался лишь профилактики неправоправных, так сказать, действий…

Он пригласил их в свою московскую квартиру, расположенную на Сиреневом бульваре. На кухне был уже накрыт стол.

Компания была тесной: члены банды Фомин и Пробатов, сожительница Ферапонта, ее малолетняя дочь и, естественно, Блоцкий и Кнехт.

В дружеском разговоре о том о сем под водочку и закуску помянул Ферапонт Сережу Ломакина… Дескать, почему это старый товарищ не присутствует на встрече верных своих соратников? Вообще — куда-то пропал, не звонит, нигде его не найти…

А затем, устремив неприязненный взгляд в сторону недоуменно пожимающих плечами Блоцкого и Кнехта, резко и зло обвинил их в убийстве компаньона.

Как и следовало ожидать, выдвинутая им версия обвинения, оснащенная ложными деталями, якобы известными ему досконально, вызвала ответное возмущение, и тогда, продолжая канву выверенного спектакля, играя в праведную ярость, Ферапонт достал испытанный “ТТ”, выстрелил в голову Блоцкого, а затем, переведя ствол на Кнехта, четыре раза нажал на спуск…

Кровь и осколки кости брызнули на икру, ветчину и сыры, на физиономии опешивших гостей-свидетелей, едва не попавших под пули вершившего суд главаря; зашелся в крике ребенок…

Отмахиваясь от заполонившего кухню порохового дыма, Ферапонт открыл форточку. Хмуро приказал соратникам и сожительнице: надо, мол, убрать падаль… Гильзы соберите, пули…

Кровь замывали едва ли не до утра. Трупы, завернутые в простыни и пледы, уместили в машину и вывезли на пустырь, бросив там.

В эту квартиру на Сиреневом бульваре Ферапонт решил не возвращаться: мало ли что? Вдруг что-то слышали соседи, вдруг… В общем, как интуитивно решил он, данный адрес стоило забыть. К тому же сложностей с переменой жилплощади не существовало: квартир в его распоряжении имелось более чем достаточно.

Имущество Блоцкого и Кнехта он поделил со свидетелями расправы.

Ферапонт и не подозревал, что именно с квартиры на Сиреневом бульваре начался тот сдвиг в расследовании череды убийств, которые вели МУР и РУБОП. Пуля, застрявшая в плинтусе, которую поленились вытащить бандиты, идентифицировалась с иными, извлеченными из прошлых жертв.

Разорванное кольцо сыска, ведущегося по следам деятельности группировки, начинало смыкаться, и в нем обозначились подозреваемые.

Несколько раз за этот бурный месяц Ферапонт наведывался “на хозяйство” в Черногорск, где снова назревала большая война.

Бесследно пропал Горыныч, а обгорелый остов его машины был найден в дальнем лесу. Ферапонт подозревал в убийстве “шанхайцев” и подготовил для них несколько акций возмездия. Однако оставшийся за главаря Урвачев справлялся со своими обязанностями из рук вон плохо — дважды подряд были сорваны тщательно подготовленные покушения, подвели разболтавшиеся рядовые бойцы. Нужно было срочно подтягивать дисциплину.

Вернувшись в Москву, где, как полагал Ферапонт, ему будет куда как удобнее расправиться с нерадивыми “солдатами”, он сумел вызвать их для проведения якобы очередной операции, организовал теплую встречу в аэропорту Домодедово и расселение в комфортабельном номере гостиницы “Украина”.

Далее все развивалось по накатанной схеме: вывоз одного за другим неумех-исполнителей в подмосковный лес, где дисциплинированные подручные, умело владевшие удавками и ножами, превратили зарвавшихся “шестерок” в бездыханные трупы.

Между тем обстановка в Черногорске оставалась более чем тревожной. Покушение на взрыв во время отпевания грозило серьезной местью, а посвященные в суть произошедшего доверием у Ферапонта не пользовались. Большие сомнения в своей лояльности вызывал член банды Комаров, замеченный в общении с сотрудниками милиции. Этого свидетеля непременно требовалось убрать…

Комарова под благовидным предлогом вывезли на электричке за город.

Там, разыграв спектакль исполнения обряда в память о погибшем друге, пристегнули его наручниками к дереву. И таким образом лишив жертву возможности к сопротивлению, бандиты, орудуя ногами и кулаками, принялись выбивать у Комарова интересующую их информацию.

Допрос с пристрастием закончился нанесением нелояльному отщепенцу, захлебывающемуся кровью, десяти ударов ножом.

Восстановление дисциплины и порядка продолжалось. Следующими наказанными членами банды оказались Попцов и Никифоров, без ведома Ферапонта попытавшиеся собирать дань с коммерческих предприятий. Лукавых экспроприаторов за подобную самодеятельность расстреляли в переулке из дробовика…

Весь долгий и жаркий август шли и шли безмолвной вереницей “по хрупким переправам и мостам, по узким перекресткам мирозданья” печальные одинокие души безвестных попцовых, никифоровых, блоцких, кнехтов, комаровых, ломакиных… И самым ужасным для них было окончательное осознание того, что в том мире, куда вели их грозные ангелы, отменялись законы милосердия, а действовало лишь одно голое и беспристрастное правосудие.

Именно в месяце августе минули сорок дней с той поры, как Иван Прозоров ранним утром сошел с московского поезда на платформу вокзала города Черногорска. Все это время он жил, вернее, ночевал на своем же детском диване в маленькой комнатке дома дядьки Жоржа, уходя спозаранку и возвращаясь поздно вечером. Ночью за окном, как и прежде, в далеком отрочестве, беспрестанно гремели поезда.

Единственной и всеобъемлющей задачей Прозорова отныне стала месть за гибель брата и его семьи, но, будучи профессионалом, на поспешные и неосмотрительные действия он не шел, упорно и методично собирая информацию о своих врагах.

Однако, несмотря на громадные усилия и время, затраченные им, информация была скудной и малоконкретной; во всяком случае, строить эффективные планы действий на полученных данных было категорически невозможно. Более того — с каждым днем он глубже и глубже понимал, что в прошлой своей жизни являлся всего лишь исполнителем тех задач, которые вырабатывал многочисленный коллектив профессионалов, готовящих для него почву и на блюдечке преподносивший выверенное решение. За спиной его стояли неведомые информаторы, резиденты, аналитики, система всевозможных защит и само государство, чьи интересы он — винтик отлаженного механизма, доблестно, как ему казалось, защищал. Теперь же, извлеченный из смазанной резьбы и выброшенный в грязь, он мог лишь догадливо анализировать работу прошлой гигантской машины, пытаясь воссоздать в своем уме ее многоплановое устройство.

Самое главное он понял в тот день, когда пришел на прием к Колдунову — ни о какой опоре на официальную власть и органы правопорядка не могло быть и речи. Его смутные предварительные догадки и логические умозаключения оправдались — власть находилась с бандитами в самых тесных деловых отношениях.