Квинт Кассий и Марк Антоний заявили о нарушении своих прав как народных трибунов. В сопровождении Целия, юного корреспондента Куриона и Цицерона, они срочно направились в лагерь Цезаря в Галлии. Сенат назначил новых правителей в провинции. Метелл Сципион получил в управление Сирию. Были также приняты формальные меры для смещения Цезаря: в Цизальпинскую Галлию был назначен экс-претор, а Нарбонская Галлия досталась Агенобарбу, который много лет домогался этой провинции.

Как только известие о роковом решении сенаторов достигло Цезаря, он понял, что никакие дальнейшие дипломатические приёмы не принесут результата, если не продемонстрировать силу. Тогда, тайно покинув званый обед, ночью 10 января 49 года до н. э. (календарь того времени на семь недель опережал реальную смену времён года), Цезарь перешёл Рубикон (Фиумицино) — небольшую реку, отделявшую Цизальпинскую Галлию от Италии. Цезарь приказал выпустить лошадей. Это был дар богам, призванный успокоить солдат. Он не хотел, чтобы они считали себя захватчиками, совершающими кощунственный, неконституционный и, следовательно, богохульный акт вторжения на родину. Цезаря сопровождал один легион — единственное подразделение, которое он брал с собой в Цизальпинскую провинцию, так как не хотел провоцировать мобилизацию противника к югу от Альп. Однако он в конце концов принял необходимые предосторожности. Два легиона, расквартированные на недавно захваченных галльских территориях, а также 22 недавно завербованные когорты получили приказ присоединиться к нему. Кроме того, он разместил три легиона в Нарбонской Галлии, которые должны были противостоять возможной угрозе со стороны испанской армии Помпея.

Цезарь разделил свои небольшие силы в две равные колонны. Одна из них двинулась на Аримин (Римини) и другая — в направлении Арреция (Аррецо). В Аримине Цезарь представил своим отрядам народных трибунов Марка Антония и Квинта Кассия. Эти двое прибыли из Рима, переодетые рабами, якобы в целях безопасности; в таком драматичном виде они и предстали перед легионерами. Хотя, по существу, этот протест против грубого нарушения прав трибунов был предназначен для граждан Рима.

А в столице всё замерло в страхе. Сенаторы подсчитали, что подкрепление из Галлии сможет присоединиться к легиону Цезаря только через две недели, и пребывали в уверенности, что он не начнёт никаких действий, пока его не дождётся. Но он обманул ожидания сенаторов, и страшная угроза гражданской войны, давно маячившая перед консерваторами, перестала быть угрозой, теперь она стала реальностью. С точки зрения консерваторов Цезарь поднял восстание против сената, но на деле это было столкновением личных армий — армии Цезаря и армии Помпея. Несмотря на значительное превосходство на море и огромную численность армии, которую Помпей мог призвать в восточных провинциях, чрезмерный оптимизм помешал ему встретить врага достойно. Именно Помпей убедил сенаторов, что Цезарь не начнёт вторжения с единственным легионом. К тому же Помпей совершенно безосновательно заявлял, что в его распоряжении находятся десять легионов. Такое количество можно было насчитать только с учётом армии, стоявшей в Испании, но ей ещё надо было добраться до Рима. Кроме того, как только Цезарь начал продвигаться на юг, стало очевидным, что Помпей серьёзно переоценил ту поддержку, которую ему могли оказать города Италии. Ещё одно серьёзное обстоятельство мешало Помпею: его собственные союзники-республиканцы, которым сейчас он был нужен для борьбы против общего врага, не доверяли ему, поскольку прекрасно помнили, как он обращался с ними в недавнем прошлом, и не верили в его приверженность конституции. Тем временем здоровье Помпея резко ухудшилось. Это усиливало его растущую нерешительность и превращало этого великого полководца, со всеми его армиями, в игрушку в руках некомпетентного сената, который, в свою очередь, отнюдь не собирался автоматически выполнять указания Помпея.

Поэтому сенаторы не назначили Помпея верховным главнокомандующим; хотя даже такой убеждённый республиканец, как Катон, понимал, что это было бы единственно разумным решением. Катон не доверял Помпею, но Цезарю он не доверял гораздо больше. Много лет он люто ненавидел Цезаря, а теперь это чувство разгорелось с новой силой: Катон не получил поста консула, и в основном благодаря Цезарю. И всё же даже в этом случае Катон готов был поддерживать Помпея только до того момента, пока враг не будет разбит, поскольку, уважая его как человека, он разделял общее недоверие относительно его устремлений:

Катон чётко представлял себе собственную участь в случае победы каждого из противников. Цезарь в случае победы вряд ли оставит его в живых, а если победителем окажется Помпей, то ему, скорее всего, грозит изгнание. Целью Катона была победа Республики, а не одного из них. Он резко критиковал всё происходившее во время войны, но при этом также выступал против любого мирного предложения, презирая тех, кого называл «голубями», и поощряя «ястребов». Однако в то время, когда всеобщей целью стало обогащение любой ценой, Катон оставался одним из немногих, кто мог чётко сформулировать собственные принципы и придерживаться их.

Большинство консервативных лидеров были слишком аморальны, чтобы оставаться верными союзниками. Лентул Крус, консул 49 года до н. э., который в январе руководил дебатами относительно войны и мира, был умелым парламентарием, но человеком грубым и лживым, вёл жизнь праздную и претенциозную, благодаря чему его семейство стало притчей во языцех. Чудовищная расточительность этого консула погрузила его в долговую пропасть. Друзья Лентула, видя столь неприкрытую продажность и алчность, всерьёз опасались, что Цезарь мог подкупить его с помощью Бальба. Действительно, Бальб был связан с домом Лентула, носил, так же как и он, имя Корнелиев и, возможно, даже был обязан ему статусом гражданина Рима. Но это подозрение было, по-видимому, совершенно несправедливым. Лентул меньше всего был заинтересован в том, чтобы предотвратить гражданскую войну, которая давала ему прекрасную возможность поживиться в провинциях самыми различными способами, и в том числе добывая за огромное вознаграждение царские престолы для азиатских принцев. Даже тесть Помпея, высокородный Метелл Сципион, в чьих жилах текла голубая, без малейшей примеси, кровь, питал подобные надежды. Многочисленные неудачные начинания сделали Лентула безнадёжным должником. Сумма задолженности была чудовищно велика, и всерьёз поговаривали о том, что кредиторы собирались продать его[34]. Ходили слухи, что двое других родственников Помпея, тесть его младшего сына и муж его дочери, находились в таком же бедственном положении. Именно долги побуждали многих экс-консулов и благородных римлян жаждать войны, которая, как они надеялись, даст им возможность нажиться.