выдернули в лодку… Думал, до берега околею окончательно. Просто чудо, что не слег с простудой. Так что – да, самое правильное сейчас – лечь поспать.

Спал я беспокойно и тяжело, даже не слышал, как пришла Олла и хлопотала в проходной комнате по хозяйству. Проснулся только тогда, когда Мари нечаянно уронила какой-то медный котелок и вскрикнула от неожиданности.

Ужинали спокойно, Олла рассказывала о том, что мука опять подорожала и еще какую-то ерунду. Мари напряжно улыбалась и изо всех сил старалась поддерживать беседу.

Зато, когда она ушла спать, Мари меня сильно удивила. Негромко, на русском, она спросила:

-- Может, теперь ты расскажешь все остальное?

Я пытался прикинуться непонимашкой, но это не прокатило.

-- Оскар, -- она заговорила даже с каким-то раздражением. – не считай меня полной дурой. Я вполне могу сложить два и два. Если ты отпустил купца – значит, он вернулся домой. А если он вернулся домой, то стая об этом уже знает. Поэтому лучше расскажи мне все сам, чтобы я не придумывала всякой хрени. Ты убил купца?

Я досадливо вздохнул, а потом мысленно махнул рукой. В конце концов, хоть она и выглядит как хрупкая юная тростинка, но по сути, это взрослая тетка возрастом под полтинник. Она жила в девяностых, наверняка читала криминальную хронику в то время, смотрела телевизор, и смысла врать ей, пожалуй, не было изначально. Тем более, что я не врал, просто не договаривал.

-- Ну что ж… -- хмыкнул я. – Девочка ты, действительно, уже взрослая. Кроме того, была достаточно взрослой и в девяностых. Надеюсь, -- несколько саркастически добавил я, – ты не ждешь от меня борьбы за справедливость? Ну, типа, чтобы я поубивал всех злодеев и в мире воцарило добро и все такое.

Вопросительно глянул на нее, она презрительно фыркнула в ответ и заявила:

-- Хватит уже ерничать! Рассказывай.

-- Значит так. Купца зовут Марус. Кое о чем мы с ним успели договориться. Это нам еще повезло, что мужик – бывший капитан, ему и в плавание приходилось ходить, и с пиратами сталкиваться. Мог бы попасться какой-нибудь слизняк…

Я выдохнул и продолжил:

-- Они с сыном не объявились дома. Ну, если он не совсем скотина. Судя по тому, что за мной еще не пришли, он сделал, что обещал.

-- А что он обещал? – уточнила Мари.

-- Его жена наденет траур, и всем объявят, что он погиб на этой шхуне. Вдова выставит дом на продажу, объясняя это тем, что в городе ей жить не по средствам. У нас, -- я уточнил -- у тебя, меня и Оллы есть примерно две-три недели времени, чтобы исчезнуть отсюда навсегда.

Мари вскочила из за стола, прошлась по комнате, сложила руки на груди и передернула плечами, как будто замерзла.

-- Твою налево! Я не думала, что все так хреново! Неувязки в твоем рассказе, конечно, были… -- она еще раз прошлась по комнате и спросила: -- Тогда какого мужского полового органа, ты тянешь время? Ты же не идиот! Ты должен понимать, что мы не можем продать этот дом! – она потыкала пальцем в пол, поясняя какой именно дом имеет ввиду. – Это сразу насторожит стаю. Но мой-то мы можем выставить на продажу! Нельзя же бежать отсюда, не имея денег даже на еду!

Я глянул на нее с некоторым удивлением – надо же, как она быстро все сообразила. Я все же опасался слез и прочих истерик.

-- Сядь, не мельтеши. Раз ты все так прекрасно понимаешь, то должна понять и то, что я не представляю, кому и как этот дом продать. Я спрашивал у Оллы – она только плечами пожимает. Поэтому сейчас я возьму немного денег, и пойду в таверну.

-- В какую таверну?!

-- Туда, куда регулярно шлялся прежний Оскар. Сегодня, если ты помнишь, последний рабочий день. Завтра – выходной. Значит, «мои друзья» сейчас гулеванят там.

Она смотрела на меня с недоумением и некоторым сомнением, и я, улыбнувшись, добавил:

-- Вернусь поздно, пьяный и счастливый.

-- Ты уверен, что стоит это делать?

-- Уверен. Я и так слишком долго пропускал эти гулянки, и если не появлюсь там после «дела», это будет совсем уж странно.

Она недовольно дернула плечом и все же уселась за стол:

-- Ты… Ты все же поаккуратнее там. Случись что, мне Оллу будет не вытянуть.

Ее ответ, надо сказать, меня немного удивил. Если для меня Олла была матерью донора, то для нее-то – вообще чужим человеком.

-- Найди мне лучше рубаху поприличнее.

Она скрылась в комнате Оллы и через несколько минут вернулась, неся чуть слежавшуюся, но явно не холщовую рубаху и какие-то темные плотные штаны. В другой руке у нее было что-то вроде пары сандалий. Я переоделся, с трудом разобрался с креплением на этой обуви, провел по волосам пятерней и решил, что этого вполне достаточно.

Где находится этот самый пресловутый «Семилап» я уже знал, но в сумерках чуть не прошел мимо – дома в ряду у рынка были похожи, как близнецы: все низкие, приземистые и с темными окнами.

Однако, дверь домика, который я только что миновал, внезапно распахнулась. Оттуда лился слабый свет, слышался скрипучий звук какого-то музыкального инструмента и довольно сильно пахнуло сивухой. Послышался отвратительный женский визг, гул голосов и прямо мне под ноги выкинули до изумления пьяное тело. А может, просто сильно избитое.

Мужик встал на четвереньки и принялся блевать – я еле успел отскочить. Темный силуэт в дверях домика, загораживающий своим телом и без того неяркий свет, радостно воскликнул:

-- О, кто пожаловал!

Он повернулся туда, в вонючее освещенное помещение и заорал так, как будто был за километр от собеседника.

-- Эй, братва, гляньте кто пришел!

Сайма я узнал только по голосу. Он опять был изрядно пьян, но, кажется, радовался мне вполне искренне. Чуть сдвинув его с порога, я прошел внутрь.

Морду, конечно, мне стоит сделать попроще, но заведение было даже хуже и грязнее, чем самая занюханная совковая рюмочная. Заодно я понял, почему снаружи не было света – все окна были плотно заколочены изнутри досками.

Довольно большая комната, где вдоль стен стояло с десяток здоровых тяжеленных столов. На чуть приподнятом подиуме извивалась под скрипучую музыку какая-то шлюховатая девка -- танцевала. Иногда она задирала подол широкого платья выше колена, что вызывало восторженный рев у посетителей.

Сильно воняло потом, перегаром, жареной