же время самой прочной из всех, какие видела Европа во все периоды ее истории. Количество имперских чиновников в первые века было в высшей степени незначительно; даже в последние оно далеко не приближалось к той громадной массе должностного персонала, какую современные государства считают необходимою для своей охраны. Императорская власть не посылала своего представителя во всякое селение. Она не назначала множества судей и сборщиков податей и оставила вне круга своей деятельности бесконечное множество функций. Она даже не брала на себя все заботы полицейской охраны. Еще менее считала она нужным для управления обществом руководить воспитанием юношества. Она не назначала членов различных жреческих коллегий в провинциях. Все средства, к которым прибегают современные государства, чтобы поддерживать авторитет правительства, были незнакомы Римской империи, и они оказывались для нее излишними.

Следует, стало быть, принять как историческую истину, что люди того времени любили монархию. Если мы будем пытаться отдать себе отчет в природе этого чувства, мы заметим прежде всего, что оно не проистекало из какого-нибудь теоретического основания или рационального принципа. Эти люди не имели никакого понятия о догмате божественного права государей. Языческая религия никогда не учила, что боги предпочитают монархический порядок республиканскому; христианство также этого не проповедовало; оно предписывало повиновение императорам лишь как акт покорности вообще и рекомендовало по отношению к ним скорее равнодушие, чем преданность. Стало быть, подчинение людей обусловливалось тут не идеею высшего долга. Они любили империю потому, что чувствовали в том пользу и выгоду; они не спрашивали себя, являлся ли этот порядок хорошим или худым в нравственном отношении, соответствовал ли он или нет требованиям разума; им было достаточно того, что он удовлетворял совокупности их интересов.

Тaцит в начале своих «Анналов» перечисляет различные мотивы, побудившие все классы римского общества, в том числе и аристократию, признать императорский переворот[518]; затем он прибавляет: «Что касается провинций, то им далеко не было неприятно утверждение нового порядка вещей; они хорошо знали тяжесть правления сената и народа, проистекавшую от соперничества между знатными и корыстолюбия наместников; законы республики никогда не оберегали их, ибо они были слабы против насилия, интриги и золота»[519]. Такова была настоящая причина привязанности населения к империи. Оно рассудило, что власть одного лица будет менее тягостна, чем господство нескольких, и что личные права будут лучше обеспечиваться монархией, чем они охранялись республиканским правительством. Много фактов и рассказов подтверждают, что народы рассматривали императора как защитника и опору, что они обращались к нему с своими желаниями, считали себя обязанными ему своим благополучием или по крайней мере уменьшением своих бедствий.

Кто вчитается в надписи, тот увидит, что чувство, которое они обнаруживают, всегда оказывается благодарностью за удовлетворенные потребности. Император именуется в них «всеобщим миротворцем», «хранителем человеческого рода», «оберегателем безопасности всех». Он – «покровитель и отец народов», «их надежда и спасение». Его просят об исцелении несчастий человечества. К нему обращаются с признательностью за все блага, которыми пользуются. В истории человечества мы находим немного примеров государственного порядка, который просуществовал бы пять веков, как Римская империя; мы встречаем очень немного таких, которые так мало, как она, оспаривались и так редко возбуждали против себя борьбу; мы совсем не знаем ни одного, который так долго и безраздельно получал бы одобрение со стороны народов, которыми он управлял[520].

Мнения людей по политическим вопросам очень изменчивы. Бывают эпохи, когда народ увлекается общим стремлением самостоятельно управлять своими судьбами; но бывают и другие, когда единственное его желание – быть управляемым. И то и другое состояние умов может вызывать одинаково сильное одушевление. В большинстве случаев народ любит новое пропорционально тому, насколько сильна его ненависть к прошлому. В ту эпоху, которая нас занимает, прошлым, тем, что можно назвать «старым порядком» в римском мире, было республиканское управление. В Италии и Греции, в Галлии и Испании люди жили под этими учреждениями в продолжение нескольких веков. В конце концов они пришли к тому, что стали их ненавидеть: их интересы, мнения, чувства отделились от республики, и они захотели от нее освободиться. Они упрекали республику в том, что она содействовала образованию и усилению аристократии утеснителей, что она под лживою личиною политической свободы давила свободу индивидуальную, порождала всюду раздоры и междоусобия, наполняла людское существование распрями и страстями. Все были охвачены отвращением к этим порядкам, все хотели нового, который даровал бы больше безопасности, свободы, возможности труда и счастья[521]. Так как еще не знали, что и y монархии есть свои пороки, что и она угрожает особыми опасностями, то все стремились к ней с инстинктивною поспешностью; ей отдались сердца и воли людей; все прониклись к ней благодарностью за то, что она утвердилась над миром; все привязались к ней горячею и страстною любовью.

Не будем думать, что даже первые императоры силою подчинили себе население: «С общего согласия сената и толпы неограниченная власть вручена была Калигуле, и общественная радость была такова, что в продолжение трех месяцев, следовавших за этим днем, римляне заклали в честь его более 160 000 жертвенных животных»[522]. Когда он выезжал из Рима, всякий обещал богам или воздвигнуть алтарь, или сделать какое-нибудь приношение в день, когда император благополучно возвратится[523]. Если его поражало нездоровье, все проводили ночь перед дворцом, и не было недостатка в людях, которые предлагали богам свою собственную жизнь, чтобы спасти императора от смерти[524]. Заметим, что такого рода обеты не были тогда пустыми словами. Когда Калигула раз поправился от опасной болезни, несколько человек должны были; умереть, чтобы выполнить обязательство, которое они взяли на себя перед божеством[525].

С тех пор сделалось довольно распространенным обычаем «посвящать себя» императорам[526]. Масса надписей обнаруживает перед нами простых частных лиц, которые посвящали себя «божественности и величеству» Калигулы, Домициана, Траяна, Марка Аврелия, Септимия Севера[527]. Это не значило, что данные люди привязывались к императору, чтобы получить от него какую-нибудь милость; многие из них были провинциалами, никогда его не видевшими, Но они отдавали себя богам, чтобы те даровали государю здоровье, исцеление, победу. Целые города принимали на себя такого рода обеты[528].

Одна из сакральных формул, употреблявшихся в таких случаях, сохранилась до нашего времени. Вот ее текст: «Клятва жителей Арития. По моей собственной доброй воле. Я буду врагом всех тех, которых буду знать за врагов Гая Цезаря. Если кто подвергнет опасности его благополучие, я буду преследовать того оружием беспрерывно, на земле и на море. Ни я сам, ни дети мои не будут мне