Перед глазами стояла непроглядная тьма. Как же давно мне не снился этот сон. Сейчас он стал ещё ярче, чем прежде. Когда я увидела его в первый раз? Пальцы сами по себе стали накручивать волосы – дурная привычка, появившаяся не так давно, но она успокаивала.

Я была одной из множества детей, в чьём теле текла кровь королей Дартелии. Когда вместе с другими ребятами нас везли в поместье, мы были счастливы, ведь нам пообещали настоящую жизнь во дворце. Сначала так и было. Вкусная еда, мягкая кровать и чистая одежда. Даже обида на мать за то, что она с лёгкостью отдала меня лордам за мешочек золотых монет, стала лишь досадным воспоминанием.

Первые тревожные мысли появились, когда нас лишили имён и дали порядковые номера. Семь. Седьмой ребёнок из тридцати одного, здесь никто не должен был иметь пола. Всех детей коротко остригли и выдали одинаковую одежду. Мы стали тенью друг друга. Чёткий распорядок дня. Бесконечные уроки истории, грамотности, этикета, фехтования. Но и тогда я надеялась, что это всего лишь наша подготовка для жизни во дворце. Глупенькое создание.

Понимание вместе с ужасом пришло позже, когда умерли номера три и восемь. Их тела, ещё тёплые, обнаружили утром. Дальше был черёд второго и одиннадцатой – сразу после ужина. У многих стали болеть животы, и они полночи не вылезали из туалета. Слишком поздно я узнала про яд, случайно подслушав наставников. Отрава уже была в моём теле, и боль от неё разъедала внутренности.

Первой осознанной мыслью стал побег. Охрана менялась часто, и проскользнуть между постами не составило бы труда. Но куда бежать? Я не знала, где нахожусь и что делать дальше. Возможно, именно поэтому ни от кого и не ожидали бунта. Нас продали, и идти было некуда. Смирившись, я прожила в аду ещё неделю, пока у меня вновь не разболелся живот, а яд не вышел рвотой с кровью. К тому времени детей осталось уже двадцать три. И побег стал моей навязчивой мыслью.

Поместье находилось недалеко от густого леса. С другой же стороны возвышались горы. Но это не останавливало, и в одну из ночей, сбивая ноги в кровь, у меня получилось выбраться из проклятого места. Истощённая и подгоняемая одним лишь страхом, я добралась до окраин города. Там, теряя сознание от боли и слабости, мне удалось забиться в один из закоулков, куда скидывали помои, – на большее сил не хватило. Темнота накрывала холодным покрывалом, унося последние крупицы жизни с собой.

Неожиданно я почувствовала, как меня обняли тёплые руки, а до ушей донёсся мягкий голос.

– Девочка моя, маленькая. Боги, кто же так с тобой?

Он звучал так знакомо и казался таким родным, что слёзы навернулись на глаза. А второй, незнакомый и оглушительно громкий, вторил ему:

«Он станет твоим братом, хозяином и другом. Он разделит твою боль и твою радость. Вы обретёте одно дыхание на двоих, и ты без сожалений отдашь за него свою жизнь. Такова наша клятва».

В следующий раз я уже очнулась под тихое потрескивание дров в печке. Ноги ощущали что-то влажное. Мужчина с небольшой бородкой аккуратными движениями стирал с кожи мокрой тряпкой кровь, перемешавшуюся с грязью. Очистив мои ступни, он взял чашку с зеленоватой кашицей и, осторожно нанеся её на все раны, замотал чистой тканью. Довольно улыбнувшись, незнакомец поднял голову и подмигнул мне. Я не чувствовала от него угрозы, и это было странно. Зачем кому-то помогать неизвестному ребёнку? Тем временем он налил что-то в кружку и протянул мне вместе с куском хлеба.

– Не бойся, маленькая, это всего лишь молоко. Ты, наверное, проголодалась.

Я осторожно понюхала содержимое кружки. От запаха желудок свело судорогой. Первый глоток дался мне с трудом. Тёплая жидкость приятно согрела горло. Всё это время незнакомец наблюдал за мной. От улыбки в уголках его глаз собирались мелкие морщины, и от этого лицо становилось только добрее.

– Меня зовут Кирус. А тебя?

Кирус. В голове пронеслись имена из стран Триединства и их значения. Солнце. Его имя означало «как солнце». Мужчине оно очень подходило. Он ждал ответа, а я лишь покачала головой.

– Нет имени.

На мгновение его глаза цвета листвы старого дуба округлились.

– Это ничего. Имя само тебя найдёт, когда придёт время. – Мужчина протянул руку и легко дотронулся до моей головы. – Жаль. Думаю, длинные волосы тебе бы пошли. Светлые и блестящие, как лунные нити. Ничего, мы ещё отрастим их, если захочешь, и тогда будешь самой красивой девочкой.

Последние слова звучали непривычно. Там у нас не было пола, и я уже стала забывать, что такое быть девочкой. Носить длинные волосы и красивую одежду? Или быть милой и изящной? После тёплого молока глаза слипались, а голова стала тяжёлой. Кирус, убаюкивая, продолжал гладить мои волосы. Теперь темнота не пугала, ведь рядом сияло солнце.

Утро встретило меня радостной улыбкой Кируса и свежесваренной кашей. В поместье кормили лучше, но сейчас не было ничего вкуснее этих комочков из непроваренной крупы.

– Прости, – Кирус неловко провёл рукой по шее, – я совсем не умею готовить. Дома это делала жена. Мне кажется, даже мой сын смог бы лучше её сварить.

Значит, у него есть семья. Неудивительно. Каждый бы захотел погреться в лучах солнца.

– Как только твои раны на ногах затянутся, мы сразу отправимся к ним. Этан будет рад сестре.

Я удивлённо вскинула голову. Он хотел забрать меня.

– Зачем?

Кирус потянулся через стол и дотронулся шершавой ладонью до моей щеки.

– Потому что теперь мы все – одна большая семья. – Его широкая улыбка светилась добром и заботой.

Я почувствовала, как слёзы сами собой текут по лицу. Впервые за долгое время они не хотели останавливаться. Солёные капли срывались с подбородка и капали в кашу. А он лишь гладил меня по щеке, приговаривая:

– Ну что ты, маленькая, всё будет хорошо. Ну же, не плачь. Больше не нужно бояться.

С этого дня в моей жизни началась светлая полоса. Раны на ногах затягивались быстро. На что Кирус, хитро улыбнувшись, сказал:

– Когда доберёмся до дома, увидишь, какие чудеса может творить моя жена. Она любого поставит на ноги. Я лишь научился самому простому.

Он охотно рассказывал про их небольшой домик на окраине, рядом с лесом. Про то, как они с сыном любили лежать в траве и читать новые сказки. В эти моменты Кирус восклицал:

– Представляешь, Этану никогда не нравилось, как заканчивались истории. Он всегда