В просторной комнате находились трое. Двое мужчин и одна совсем юная высокая девушка в свободном белоснежном платье. Руки ее были связаны цепью, оставлявшей лишь некоторую свободу движений. Видимо, похитители не считали пленницу особой угрозой для себя.

Двое других были ассасинами. Наемными убийцами из одноименного ордена. Рядом с девушкой стоял одного с ней роста стройный мужчина. Он не мог похвастаться внушительной мускулатурой, но было видно, что ассасин хорошо сложен и при этом наверняка довольно гибок. Он был одет в простые шерстяные порты и кожаную безрукавку, накинутую поверх облегающей тело атласной рубахи. Загорелая кожа и густая борода, заплетенная в косичку тремя резинками, выдавали в нем жителя Южного континента.

Бородач был вооружен широкими парными кинжалами, один из которых покоился в ножнах на поясе, а другой он держал в опасной близости к горлу девушки.

Второй убийца был на голову выше напарника и на полторы – выше Теора. В отличие от своего товарища он был просто горой мышц. Бронзовый цвет кожи, абсолютно лысый череп и замшевая, расшитая золотыми нитями одежда говорили яснее ясного – перед Теором был не кто иной, как шадорниец. Житель закрытого от всего мира и более чем таинственного герцогства Шадорн. Все шадорнийцы, каких довелось повстречать наемнику – не важно, мужчина или женщина, – были отменными воинами.

Шея шадорнийца по объему могла поспорить с его же бицепсами, а из-под сильно выдающихся вперед бровей на Теора смотрел хищный, но в то же время холодный и рассудительный взгляд. И взгляд этот не предвещал наемнику ничего хорошего.

Вооружен был противник причудливым мечом, явно сделанным на заказ. По крайней мере, до сего момента подобного оружия Теор не видел. Меч по форме напоминал фальшион, но при этом он был полутораручным, а не одноручным, как классический фальшион, и имел не одно лезвие, а два.

– Он знал, – едва слышно сказал Ральф, – или догадался. Я ничего ему не говорил, клянусь!

– Конечно, он догадался, недоумок, – сказал южанин. – Это Мастер гильдии наемников, а не сельский пастух! Но, заключив контракт, он не мог сюда не прийти.

– Беги, трус. Спасай свою жизнь, пока я не перегрыз тебе горло, – хищно улыбнувшись, сказал шадорниец. Голос у него был под стать внешности.

Юноша не заставил просить себя дважды. Он обогнул наемника и стрелой выскочил в коридор, ведущий к спасительному выходу.

– Приветствую тебя, Теор Ренвуд. – Шадорниец сделал шаг вперед. – Я наслышан о тебе и почту за честь лично обезглавить тебя. Не вмешивайся, Джонни, – предупредил он напарника через плечо.

– Как скажешь, Бервен, – кивнул бородач.

Теор ничего не ответил. Лишь обнажил флиссу и встал в позицию.

Шадорниец атаковал стремительно, вкладывая в выпад невероятную силу. Первый же удар заставил Теора упасть на одно колено. Он отразил атаку ассасина, лишь чудом не выронив меч. Сталь застонала от напряжения. Подобный удар мог легко переломить надвое обычный клинок, но флиссу Теора ковали кабилы, лишь немногим уступающие в мастерстве ковки оружия гномам, и поэтому меч с честью выдержал испытание.

Противник вновь пошел в атаку. На этот раз он обрушил на Теора целую серию ударов. От одних наемник увернулся, причем полутораручный клинок проносился в опасной близости от Теора, другие отбил, и каждый такой удар едва не выбивал флиссу из его руки, причиняя боль, что моментально растекалась от запястья до плеча.

Каждый удар шадорнийца, каждый его выпад нес с собой смерть, которой Теор избегал лишь за счет своих навыков и ловкости. Наемник не сомневался, что пропусти он хоть один удар – и наносить второй его сопернику уже не понадобится.

Ассасин был по-настоящему опасным противником. Он обладал не только отменной физической силой, но и поразительным для своей комплекции проворством. И не стоял на месте, просто нанося сокрушительные удары в попытках пробить оборону соперника. Он двигался, да так, что у Теора не оставалось возможности самому перейти в атаку; наемник успевал лишь отражать удары, что сыпались на него со всех сторон, словно камнепад.

Теор старался понять стиль шадорнийца, чтобы отыскать в его манере боя слабые места и использовать их. Но очень скоро понял, что у его противника нет никакого стиля как такового. Тот просто бился как отчаянный рубака, вкладывая всю силу в каждый удар, словно берсеркер, опьяненный жаждой крови. При этом, в отличие от упомянутых берсеркеров, еще и не забывал про оборону, не оставляя Теору ни единого шанса для контрвыпада.

Мечи сталкивались и разлетались в стороны. Двое мечников кружились в смертельном танце. В воздухе мелькала острая сталь, призванная нести смерть, и когда она сталкивалась со своей соперницей, что была ее точной копией, раздавался металлический лязг, а в стороны летели снопы мелких искр. Отражая очередной удар, Теор едва ли не физически ощущал боль металла, из которого была выкована его флисса. Словно он отбивал чужой клинок не своим оружием, а собственной плотью.

Теор не знал, сколько уже длилось их сражение. Казалось, что секунды оборачивались минутами, минуты растягивались в часы, а часы сливались с бесконечностью. Некоторые воины, прошедшие через подобные поединки, утверждают, что в таких случаях приходит специфическая отрешенность, когда сражающемуся кажется, что в мире не остается ничего, кроме него и его противника, а весь окружающий мир растворяется, теряя связь с реальностью. Теор не мог позволить себе такой роскоши. Ему приходилось всегда держать в поле зрения второго убийцу. Да, сейчас тот не вмешивался в их с шадорнийцем поединок. Но что будет, если южанин поймет, что сражение складывается не в пользу его напарника? Будет ли он в этом случае бездействовать? Эти двое – ассасины, и у них есть задание: убить наемника. Убить любой ценой.

От внимания Теора не ускользнуло, что на коже его противника в свете кристаллов поблескивал проступивший пот. Шадорниец начинал уставать. Значит, был все-таки предел сил и у этой горы мышц. Вот только что это, в сущности, давало Теору? С него-то пот уже стекал ручьем. Он устал, болело все тело, но, несмотря на это, он все еще заставлял мышцы работать на пределе возможностей.

Неизвестно, сколько еще продлилось бы сражение и кто бы в итоге одержал вверх, если бы Теор не нашел решение. Оно пришло к наемнику неожиданно, словно озарение, тут же обратившееся в его разуме четким пониманием того, что именно нужно сделать для победы. Подобные моменты Теор всегда приписывал своему развитому с самого детства чутью.

Наемник поймал момент, когда второй ассасин окажется с ним на одной линии, а шадорниец – чуть слева, и, уйдя от очередного удара полутораручным фальшионом, метнул флиссу в южанина.

Бородач такого поворота событий явно не ожидал. Он успел отпрянуть в сторону, и это спасло ему жизнь. Но полностью избежать контакта с клинком ассасин не смог. Флисса рассекла ему плечо, оставив глубокую рваную рану, и вонзилась в деревянную стену. Из раны хлынула кровь. Убийца выронил кинжал и освободившейся рукой зажал порез. Теор понимал, что, уклоняясь от его флиссы, ассасин мог задеть своим клинком дочь алхимика. Но наемник вынужден был пойти на риск. Это был единственный выход.