Крис молчит, прожигая взглядом. Марк молча кивает, поднимается, тяжело опираясь на трость. Плохо дался ему перелет – старые боли вылезли наружу и не дают покоя ни днем, ни ночью. Рядом с пташкой легче. Марк даже ловил себя на мысли, что его боли боятся Алисы. Глупо, конечно, но ведь рядом с ней действительно становилось легче. При мысли о пташке внутри разливается тепло и даже дышать становится легче.

Уже в дверях кабинета Марк произносит задумчиво.

– Я надеюсь, это стоит того.

– Я надеюсь, – ответ, как эхо собственных слов.

Марк больше не задерживается в офисе. Внизу его ждет машина. Сейчас в самолет и домой, к пташке.

Телефонный звонок останавливает Марка у машины. Марк выуживает из кармана разрывающийся телефон. Регин.

– Марк, – напряженный голос Святослава заставляет замереть. И ногу скручивает боль. Марк стискивает зубы, чуя – случилось плохое. – Твоя жена пропала.

Он не устоял, сползает по горячему боку машины на холодную брусчатку. Сверху падает острая капля. Дрожащими пальцами Марк набирает номер, который успел выучить наизусть, хотя звонил по нему крайне редко. Зачем, если пташка всегда рядом?

Одиннадцать цифр, которые даются с большим трудом. Одиннадцать цифр, за которыми тишина и немой крик отчаяния.

Я не могу уснуть. Так странно. Вроде не спала всю ночь, а стоило Марку уйти – сон как рукой сняло. Отбрасываю одеяло и плетусь в ванную. Прохладный душ приносит облегчение и слегка бодрит. Закутываюсь в махровый халат, пропахший Марком, и возвращаюсь в спальню. Ощущение разбитости ломит мышцы, будто накануне марафон пробежала. Усмехаюсь. Марафон длиною в сорок дней. Усаживаюсь на кровати, раздумывая, чем бы заняться. И взгляд натыкается на маленький ключик, отливающий золотом в робком ноябрьском солнце. Ключ от мастерской и записка: «Делай все, как скажут, и ничего не бойся. Марк». Не веря собственным глазам, осторожно кладу ключ на ладонь. Вскакиваю с кровати и несусь к заветной двери, убеждая себя, что он не мог… не мог пойти на это. Он слишком дорожит своими творениями. Руки дрожат, и ключ выпадает из пальцев. Поднимаю, с трудом попадаю в замочную скважину. Замок щелкает.

– Нет, – тихо шепчу, потянув на себя дверь. Та открывается легко, будто приглашая. И я принимаю приглашение. Побыть здесь, проникнуться особой атмосферой и, быть может, – попрощаться. А иначе зачем чужаку проникать сюда? Разрушить самое ценное. Разбить. Растоптать Марка. Выбить из колеи. И он поддался на это. Почему?

Я обхожу выставочный зал – а иначе не назвать это громадное помещение, уставленное стеллажами под самый потолок с самыми разнообразными куклами. И хочется познакомиться с каждой, заглянуть в жизнь Марка. Какой он был, когда творил этого грустного клоуна в несуразных штанах и пестром колпаке? Что чувствовал, когда под его пальцами рождалась белокурая золушка или зеленоглазая русалка? О ком думал, когда вылепливал лицо скрипачки? Впрочем, последнее как раз не было тайной – эта юная белокурая скрипачка была точной копией той храброй девочки Лизы. Я не сдерживаюсь, снимаю скрипачку с полки, куда ее перенес Марк. Попутно забираю Пеппи и еще не до конца высохшую Эсмеральду. Теперь они будут жить в спальне.

Я ухожу с тяжелым сердцем, чувствуя, что больше не увижу этих чудных маленьких людей. Запираю дверь на три оборота, в спальне расставляю кукол. Пеппи кладу на подушку. Выдыхаю и набираю номер.

Мужской голос отвечает не сразу, заставляет понервничать и сто раз обдумать свое решение, но мне не отступить.

– У меня есть то, что вам нужно.

– Через два часа в кафе на набережной у старого моста. Передашь курьеру. Через полчаса заберешь там же.

Курьером оказывается самый обычный подросток. Я отдаю ему бумажный конверт, в котором спрятан ключ. Заказываю чай. На улице падают хлопья снега, припорашивают мостовую. Черные воды реки волнуются от порывов ветра. А в кафе тепло и уютно. Большая чашка удобно ложится в ладони, греет. Вот только все равно зябко как-то. Невольно тянусь к мобильному телефону, набрать номер Марка, услышать его голос. Как же быстро мне стало не хватать его. Странно. Набираю номер, но сбрасываю вызов – возвращается курьер. Молча отдает запечатанный конверт. Усмехаюсь, пряча его в сумку.

Выхожу на улицу. Холодный ветер швыряет в лицо горсть снега. Зажмуриваюсь, вдыхая морозный воздух. Поднимаю воротник пальто, перехожу дорогу. Река подернулась тонкой ледяной пленкой, кое-где растрескавшейся от напора неуемных волн. Им не хочется быть закованными. Они хотят свободы. Вырваться из холодного плена.

Совсем недавно я тоже этого хотела. Останавливаюсь на переброшенном через реку висячем мосту. Старый, он скрипит и раскачивается на ветру. Всматриваюсь в норовливую реку.

И как теперь все изменилось. Марк все изменил, прочно застряв в моей жизни.

С мыслями о муже возвращаюсь в поместье. Навещаю Зевса на конюшне. Меня встречает Егор. Вместе мы кормим Зевса. Он показывает, как его мыть. И это доставляет мне неимоверное удовольствие.

– А вы давно знакомы с Марком? – не удерживаюсь от шанса узнать что-то большее о муже.

– Лет двадцать, наверное, – немного подумав, отвечает Егор, смывая пену с холки Зевса. – Нас его брат познакомил. Мы с Крисом выросли вместе.

– Вы тоже сирота?

Егор улыбается мрачно.

– Хотелось бы, но, увы. А Марк меня приютил, можно сказать, когда я оказался в трудном положении. Дал кров и работу, – он разводит руками, будто хочет обнять всю конюшню.

Он много рассказывает о лошадях, проводит экскурсию, а потом я еще долго гуляю по парку. И день проходит незаметно. Уставшая, падаю на кровать, желая только одного – уснуть.

Но сон не идет. И мысли странные лезут в голову.

Я так и не съездила к Кате, не позвонила Марку, а стоило. День провела на конюшнях, а вечером долго бродила по парку. Теперь я не сходила с тропинки и все время не выпускала из виду серую глыбу поместья. А то в прошлый раз так догулялась, что заблудилась, попала под дождь, промокла. А потом неделю провалялась в горячке с воспалением легких. Помню, как открыла глаза и первое, что увидела – стены больничной палаты. В тот же вечер Марк забрал меня домой.

Подхожу к окну, за которым искрится в лунном свете снег.

Марьяна рассказывала, сколько времени Марк проводил в больнице. Переживал. Похудел. Потому что волновался за меня и за Катю. Оказалось – ее похитили.

Крис сходил с ума. Я видела его лишь однажды за то время. Марк встречался с ним, чтобы выяснить, как движутся поиски. Он осунулся и стал еще злее. В серых глазах – лихорадочный блеск и щетина на лице. Еще недавно отутюженный и выхоленный, сейчас он походил на бродягу, даже брендовая одежда не спасала от этого ощущения. Помятый, он все равно оставался хищником, только его загнали в угол и опрокинули на спину. А он выцарапывал свое право на жизнь.