— Девушкам надо беречь фигуру, — улыбнулась я. — Даже не знаю, как это можно сделать с таким богатством на столе.

— Кушай, порадуй старика, — велел Юрген, и я послушно положила на тарелку эклер. — Ловкая ты девчонка. Как там Август Цеттерлин? Оклемался?

Дело Августа Цеттерлина я вела в начале года. Оно началось с розыска пропавших сережек его жены, якобы украденных свояченицей, а закончилось разоблачением государственной измены и черным колдовством. Кстати говоря, именно тогда я впервые увидела Дерека Тобби и никак не рассчитывала на продолжение нашего знакомства.

— Куда ж он денется, — я отломила кусок эклера, отправила его в рот и блаженно прикрыла глаза: вкус был невероятным. Жирный Юрген недаром был королем.

— Нравится? — полюбопытствовал Юрген, и его глаза нервно сверкнули, словно он боялся отрицательного ответа.

— Еще бы! — совершенно искренне воскликнула я. — Никогда не ела такую вкуснятину!

Кондитерский король довольно откинулся на спинку жалобно заскрипевшего кресла.

— То-то! Сам сегодня пек, случилось вот настроение. Так чего сама Вера Анхельм пожаловала по мою душу?

Я отложила ложку и сказала:

— Я бы хотела поговорить о Борисе.

Юрген неопределенно пожал плечами.

— А что о нем говорить? Он дурачок. Блаженный.

Вот как! Откровенно говоря, я и не ожидала, что попаду в цель.

— Неужели… — растерянно выдохнула я. Юрген горько усмехнулся.

— Ангелина умерла при родах, да и его еле спасли. Я отправил его в деревню, — Юрген помешал ложечкой в чашке и вдруг с искренней горечью и злостью признался: — Вот веришь, видеть его не мог. Просто всю душу переворачивало, веришь? Ангелине бы жить еще и жить, Сандрин и Алекс матери не знали…

Некоторое время мы молчали, затем я спросила:

— Где он сейчас? По-прежнему в деревне?

— Сосновая Хмарь, — процедил Юрген. — Я ездил к нему… — он завел глаза к небу, вспоминая, — да, пять лет назад. Вроде бы ему стало получше. Во всяком случае, говорил вполне разумно.

Сосновая Хмарь… Знакомое название. Именно там я провела два месяца после того, как Альфред избавился от меня. Видит Господь, меньше всего я хотела туда возвращаться.

— С тех пор не интересовались? — спросила я. Юрген одарил меня мрачным взглядом и ответил вопросом на вопрос:

— Ты осудить меня, что ли, решила?

— Нет, — ответила я. — Вы любили Ангелину.

Юрген криво усмехнулся.

— Любил… — негромко повторил он. — Я и сейчас ее люблю. Только вот Господь все никак к ней не отпускает.

— У вас дети, — напомнила я. — Вы нужны им.

Кондитерский король качнул головой, и некоторое время мы молчали. Затем Жирный Юрген взял еще один пласт мармелада и осведомился:

— Тебе-то зачем этот убогий?

— Веду новое дело по особому поручению инквизиции, — сказала я, и Юрген понимающе кивнул. — Ваш сын стал свидетелем преступления, и мне поручено допросить его.

Юрген вновь кивнул и постучал ложечкой по краю тарелки. Тотчас же из-за кустов появился слуга с большим бумажным пакетом. На пакете красовалась коронованная тарталетка с завитком крема — знак кондитерского короля.

— Сосновая Хмарь, — повторил Юрген. Я поняла, что это прощание, поднялась со стула, и слуга с поклоном протянул мне пакет. — Приедешь к старостихе, она все покажет.

— Благодарю вас, — улыбнулась я и быстро отправилась к выходу. Почти бежала, хотя леди и не бегают.

Уже потом, устроившись в экипаже, я заглянула в пакет. Сладости всех сортов и размеров, маленький знак уважения от кондитерского короля.

Почему-то мне не хотелось их есть. Зато Лиззи, которой я вручила пакет, захлопала в ладоши и запрыгала по гостиной. Неудивительно — такие вкусные штучки не по карману простой горничной. Напрыгавшись досыта, Лиззи отправилась паковать мои вещи — нужный поезд отправлялся через два часа.

Вечерний вокзал, озаренный множеством огней, был спокойным и уютным, несмотря на снующих пассажиров и полицейских, проверяющих багаж. Когда досмотр закончился — после недавнего теракта полиция тщательно просматривала все вещи пассажиров — я села на ближайшую свободную скамью и подумала, что уезжала отсюда бесчисленное количество раз и знаю здесь каждый уголок. Думала ли я в юности, что по-настоящему родным местом для меня станет не дом родителей или мужа, а вокзал?

Разумеется, меня никто не провожал, но я не испытывала ни досады, ни горечи от одиночества. Дождалась объявления, вышла на перрон, где уже фыркал поезд, готовый отправляться в путь, предъявила проводнику билет и спокойно заняла свое место. Все, как всегда, я делала это множество раз, но почему-то именно сегодня мне было грустно.

Розовый бриллиант, подаренный Дамьеном, тоже не помог успокоиться. Я уже с привычной задумчивостью крутила его в руке, и у меня отчего-то было очень четкое понимание, что я никогда не встречу моего лучшего друга. Это ведь было к лучшему. Я никогда не была склонна к самообольщению и понимала, что Дамьену надо строить жизнь без меня, а не проводить лучшие, самые плодотворные годы, вздыхая над тем, чего у него никогда не будет.

Мне оставалось только смириться с этим, а я никак не могла.

За несколько минут до отправления появилась моя соседка — изящная светловолосая дама, компанию которой составляла небольшая кошка в ручной переноске. Я не очень люблю животных, но эта голубоглазая красавица, лениво смотревшая по сторонам, мне понравилась. Было в ней что-то искреннее и притягательное.

— Нравится? — улыбнулась соседка и представилась: — Я Сорен, а это Тао Минь.

Я назвала свое имя и сказала:

— Странное имя для кошки.

— О, она сама его выбрала, — Сорен поставила переноску на сиденье, и кошка сразу же выбралась из нее и со спокойной вальяжностью разместилась на коленях хозяйки. — Тао и Минь — это гадальные карты Поднебесной империи. Однажды я делала расклад, а кошка вытащила их из колоды. Легла на них и заснула.

— Надо же, — улыбнулась я. — И что же означают эти карты?

— Тао — это жизнь без иллюзий, во всей страшной чистоте и искренности, — ответила Сорен. — А Минь — мир чудес, мара. Когда обе карты идут вместе, это означает глубинное понимание.

Поезд вздрогнул, и вокзал за окном медленно-медленно покатился куда-то назад, за мое плечо. Исчез мальчишка-разносчик газет и пряников, пропала парочка, провожавшая приятелей, махнул кому-то отставной офицер с наградной тростью и тоже пропал. Мне стало грустно. Никто меня не провожал, никто не махал вслед.

— Вы умеете гадать? — спросила я. Сорен погладила Тао Минь по голове — кошка зажмурилась и низко заурчала от удовольствия.

— Да, умею. Могу погадать и вам, впрочем… Впрочем, вы явно хотите узнать не о себе, а… — Сорен зажмурилась и сжала переносицу унизанными кольцами пальцами, — …о мужчине.