получите. Если, конечно, будете хотеть то, что можно получить, — засмеялся он. — Не беспокойтесь, вакансий хватит на всех. А такие, как вы, еще могут не раз пригодиться. Вы же не случайно оказались в нынешней роли. Есть люди, которые смотрят очень далеко.

— Такая оценка весьма лестна для меня. Особенно приятно знать, что-то связывает со мной далеко идущие планы. Это греет душу. Но я человек эпохи прагматизма, хотелось бы гарантий. Знаете, как бывает часто в этом гнусном мире: сегодня я вам нужен, вы готовы дать мне все, что я запрошу, завтра вы потеряете ко мне интерес, и не желаете дать даже то, что самому не нужно.

Дианов вновь засмеялся.

— Мне нравится и ход ваших мыслей, и то, как вы их излагаете. А если я вам скажу, что через какое-то время я смогу предоставить вам гарантии, вы останетесь довольны? Вы же понимаете, что в данную минуту о чем-то реальном говорить просто смешно.

— Может быть, и останусь, как вы говорите, довольным, если вы хотя бы мне намекнете, с какой стороны ждать эти самые гарантии?

Дианов пристально посмотрел на меня.

— Я так полагаю, что у нас один и тот же их источник.

Ну, разумеется, он имеет в виду вездесущего Сурикова. Я был действительно доволен, что заставил его немного раскрыться. По крайней мере, теперь я больше знаю о некоторых скрытых нитях, за которые дергает кукловод. Вот только, сколько их еще мною не выявленных?

Внезапно Дианов уже во второй раз резко изменился в лице. Но на этот раз на нем отпечаталось недовольное выражение. Я мог лишь предположить, что он жалеет о том, что был со мной чересчур откровенным и выдал свой секрет. Я решил, что самое время его успокоить.

— Я вам признателен за то, что вы показали мне пальцем в определенном направлении. Можете не беспокоиться, я ценю вашу откровенность и обещаю до поры до времени о ней не вспоминать. Как бывший работник органов безопасности, я лучше других понимаю, что не все должно выходить наружу. Зато теперь между нами стало больше взаимопонимания. А это много стоит.

Теперь на лице Дианове промелькнуло облегчение. Значит, я не ошибся в причинах его тревоги.

— Мы должны с вами подумать о том, как сделать так, чтобы имя генерала не соединялось с этими прискорбными событиями, — перевел он разговор на другую тему.

Я согласно кивнул головой.

— Мы уже об этом думаем. Хотя это будет не так просто сделать.

Глава 18

Весь день мы провели в трудах праведных, уточняя дальнейшую стратегию избирательной кампании Перегудова в связи с событиями, которые изменили ход вещей. Я надеялся увидеть его, но он так и не появился. Зато я увидел ту, которую не хотел видеть. Вернее, даже очень хотел, но одна мысль о ней причиняла мне боль.

Мы столкнулись в ней в небольшом скверике рядом с гостиницей, куда я вышел подышать воздухом после долгого нахождения в тесном замкнутом, вдобавок прокуренном пространстве. Она сидела одна на скамейке и задумчиво смотрела, как вырываются вертикально вверх из чаши фонтана серебристые струи воды.

Несколько секунд я колебался: сесть ли рядом с ней или занять место на другой скамейке. А то и вообще уйти. Может быть, я так бы и сделал, если бы меня не встревожило то обстоятельство, что она находилась совершенно беззащитной на этой вражеской территории.

Я подошел к ней.

— Могу я присесть? — спросил я.

Орестова подняла голову.

— Конечно, буду рада. А то мне что-то одной грустно.

— А ваш Володя?

— Я его отпустила. Не может же он целыми днями ходить за мной по пятам, словно соединенный со мной одной цепью.

— Именно в этом и заключается работа телохранителя.

— Он не только телохранитель, у него есть и другие обязанности.

«Это я заметил», — мысленно ответил я.

— Вы поступаете сверх неосторожно.

— Это вы уже говорили.

— И готов повторять снова и снова. Вы на вражеской территории.

— Не знаю, как вы, а я не считаю территорию своей страны вражеской. Здесь проживают мои избиратели. И, кстати, их не так уж и мало. Разумных людей, понимающих, куда катится страна, на самом деле значительно больше, чем полагают те, кто все это замышляет, и при этом надеются на всеобщий идиотизм.

— По-видимому, с вашей точки зрения я к этой славной когорте разумных людей не отношусь.

— А это уж вам решать. Только не надейтесь, что можно избежать последствия своих поступков. Рано или поздно, каждый из нас получит то, что заслужил.

— В таком случае моя участь не завидна.

— Знаете, Станислав Всеволодович…

— Зовите меня Станислав, так короче, — осмелился я выступить с предложением, чувствуя, как усиленно колотится сердце.

Орестова быстро взглянула на меня и отвернулась.

— Тогда и вы зовите меня Ириной, так тоже короче.

«И не только короче, — подумал я, — но и гораздо приятней».

— Так вот, Станислав, — продолжила Ирина прерванную мысль, — иногда мне бывает трудно понять наших многих политиков. Неужели они не видят, куда ведут свои паству? И куда паства идет за ними? А ведь те и другие направляются прямиком в пропасть. Но это никого не смущает, не беспокоит. И это само страшное. Пусть в пропасть считается нормальной дорогой.

— Но вас это беспокоит.

— Кто-то должен их остановить, призвать одуматься. Если все промолчат, сделают вид, что нас это не касается, где мы все в скором времени окажемся? И однажды я сказала себе: чтобы ни случилось, не смолчу, я попытаюсь встать у них на дороге. И пусть они делают все, что хотят. Я выполню свой долг до конца.

— Вам очень хочется совершить подвиг.

Орестова как-то странно посмотрела на меня.

— Хотите, я вам открою великую тайну женщины о том, что ей больше всего хочется. Мне больше всего хочется родить второго ребенка от любимого мужчины. У меня сын, а хочу еще девочку. Вот такое у меня противоестественное желание.

Я невольно почувствовал, что краснею.

— У меня тоже сын и я бы тоже не отказался от девочки.

Ирина внезапно расхохоталась.

— Так вы предлагаете объединить наши усилия в этом вопросе?

Не припомню, чтобы я себя еще чувствовал столь глупо. Разве в далеком детстве, когда часами стоял под окнами нравившейся мне однокласснице.

— Просто наши желания в чем-то совпадают, — пробормотал я.

— Но мне и вам приходится заниматься совсем другим делом. Иногда мне кажется, что все это никогда не кончится, что мы бежим по бесконечному лабиринту, из которого нам не выбраться. — Она вдруг резко повернулась