– Как кореша кличут?

– Погоняло Миша Стройбат.

Гром литавр. Туш.

– А фамилия как? – еще не веря своим ушам и боясь спугнуть удачу, спросил Капанадзе.

– Головатько. Я его лет двадцать знаю. Он киллером у подольских был…

Стройбат вдавил кнопку звонка, но без какого-либо видимого эффекта. Звонок, похоже, не работал давно, о чем говорили глубокие застарелые вмятины внизу двери – по ней периодически колошматили ногами разные несдержанные личности.

Стройбат не стал нарушать традиции и замолотил ногой по двери.

– Это кто там такой борзый? – донесся из-за двери приглушенный голос. – Сейчас в репу так же настучу.

Со скрежетом провернулся ключ в замке, дверь распахнулась.

– Ну здорово, кореш, – улыбнулся Стройбат самой, как ему казалось, располагающей улыбкой, на непредвзятый взгляд выглядевшей мерзенько-злобной.

– Миха? – поморщился небритый худой мужчина в растянутых трениках и грязной майке, недоверчиво оглядывая гостя. – Ты, что ли?

– Конечно, екарный бабай! Чего против имеешь?

– Да ничего. – Зиновий Свистунов, кличка Душитель, покачнулся, держась за косяк. – Просто года три не виделись.

– Восемь, Зиновий. Восемь!

– Да? Восемь? Что-то я во времени заблудился.

– Бывает.

– Восемь, – задумчиво протянул Зиновий, проведя ладонью по небритой щетине и будто пытаясь вспомнить, чем же он занимался эти годы.

– Ты чего, кореша в дом не пустишь?

– Кореша? – искоса посмотрел на гостя Зиновий, будто прикидывая, применимо ли к гостю это слово. – Кореша пущу. – Он отступил, пропуская в дом.

В квартире царило алкогольное запустение – кое-какие вещи еще оставались, но все, что представляло из себя какую-то ценность и могло быть обменено на горячительные напитки, выдуло ветром и осело у разных барыг и старьевщиков.

– Скромно живешь, – оценил Стройбат.

– Не хлебом единым.

– А еще и водкой, – кивнул Стройбат, вытаскивая из сумки бутылку водки.

На унылом лице Зиновия сразу отразилось вдохновение.

– Вот это разговор! Сейчас закусон соображу.

– У меня есть. – Стройбат извлек из сумки консервы, сыр, копченую колбасу.

Теперь Зиновий на его сумку смотрел как на мешок Деда Мороза – чего еще исполнит волшебник, какое еще желание, что у него еще таится в волшебной ноше.

– Ну, за то, чтобы было что пить, – произнес Зиновий, поднимая стакан.

Старые кореша опрокинули по стопке.

– Ну, говори, как она, – пьяно растягивая слова, произнес Зиновий.

– Кто? – не понял Стройбат.

– Жизнь.

– Только держись. Идет.

– Вот и у меня идет… Восемь лет, е-мое…

– Один живешь? – огляделся Стройбат.

– Один.

– А где баба твоя?

– Чего-то обиделась, что я ей руку сломал. И уехала. Года два назад… Или пять… Пять, да.

– Это хорошо, – кивнул Стройбат.

– И я говорю. От баб один вред. Еще по одной?

– По одной.

Опять звякнули дешевые грубые стеклянные стаканы, судя по всему, похищенные в дешевом питейном заведении.

– Значит, я у тебя поживу немного? – спросил Стройбат.

– Деньги есть? – поинтересовался Зиновий.

– На беленькую хватит.

– Тогда живи сколько хочешь… Хоть восемь лет. – Лицо Зиновия скривила усмешка напополам с горечью.

Теперь Капанадзе знал исполнителя. Но не знал, где он находится. Что ж, дело поправимое. Розыск на то и розыск, чтобы искать.

Прописан Стройбат был в захудалом городишке в Забайкальском крае. Единственный его оставшийся в живых родственник – отец – заявил, что сынок уже лет десять не наведывался, где он сейчас – не знает и знать не хочет. Опросы соседей показали, что действительно блудный сын дома не появлялся с незапамятных времен.

На фигуранта была зарегистрирована машина «Фольксваген Гольф», но, удивительное дело, последние годы Стройбата не штрафовали – или ездил мало, или был очень аккуратен, или просто удачно откупался от ГАИ. Машина была объявлена в розыск, через день нашлась на Мосфильмовской улице. Стояла она там на якоре без движения давно – примерно с того времени, как исчез Мопс.

Оперативники МУРа вместе с участковым обошли окрестности, выяснили, что в доме на Мосфильмовской очень похожий на Стройбата субъект снимал квартиру. Прожил там около года. Вел замкнутый образ жизни, ни с кем не общался, не разговаривал. Однажды только шуганул местную пьянь, мешающую людям спать по ночам. Подошел к ним и сказал:

– Закругляйтесь, на хрен.

– Да ты… – поднялся один, самый агрессивный.

– Че, – посмотрел на него Стройбат. – Назови еще меня козлом. Я за меньшее убивал.

Он вынул телескопическую дубинку, снес ударом часть деревянного стола. И так убедительно пообещал вкопать всех в землю, что мелкие крысы, увидевшие оскал волка, до сих пор обходят это место стороной, за что жильцы очень благодарны.

Единственный конфликт. В остальном ни на кого внимания не обращал. Знакомых не имел, компрматериалов на него нет, участковый о нем ничего сказать не мог.

По данным Главного информационно-аналитического центра МВД России, Головатько первый раз был осужден за разбой и дезертирство еще во время службы в стройбате. Потом периодически заезжал на зону за различные прегрешения перед трудовым народом и Уголовным кодексом.

За подписью начальника МУРа ушла ориентировка в регионы о задержании Михаила Головатько по подозрению в совершении разбойного нападения и заказных убийств.

Капанадзе позвонил Кунар и сообщил – действительно, некий Миша Стройбат работал на одну из подольских бригад. И при этом бригада была близка к Барону. И еще – вроде бы киллер сделал ноги от своих корешей, и теперь ищут они его с какой-то предъявой.

Все билось в точку!

Удалось добыть образцы голоса Барона – покровителя питерской проститутки Мальвины, а ныне гражданки Гольдиной. И голос этот был полностью идентичен голосу того человека, который мирил ее с Вованом с левого телефона. Еще один довод в пользу заказчика преступления. Мощный довод.

Между тем Капанадзе мог наслаждаться нюансами общения Маргариты со своим окружением.

Теперь телефонные истерики стали вообще бесконечными. И тому были причины. Неизвестно откуда повалили кредиторы, которым сгинувший Мопс за что-то был должен, предъявляли договора, расписки, контракты и требовали, требовали, требовали. Видимо, надежд на возвращение Мопса оставалось все меньше, и шакалы кинулись драть его наследство. А доступа к счетам Маргарита так и не получила, имуществом распоряжаться не могла, антиквариат из сейфа исчез, в антикварный магазин мужа ее не пускали.