– Значит, давно, – констатировал Глеб. – Присаживайтесь.

Генерал взял портфель, с благодарностью посмотрел на Сиверова, устроился за низким журнальным столиком в мягком кожаном кресле, терпеливо дождался, когда Глеб поставит на стол кофейник и чашки.

– Нет-нет, мне не наливай, – Потапчук прикрыл чашку рукой. – Почему нет пепельницы, позволь спросить'? Надеюсь, ты курить не бросил?

– Курю мало, – рассмеялся Глеб, – здоровье берегу.

Федор Филиппович понимающе улыбнулся и выложил на столик пачку сигарет и зажигалку. Глеб поставил пепельницу.

– Ну, что скажете? Какие новости?

– Есть хорошие, есть и плохие. С каких прикажешь начать?

– Лучше с плохих.

– Нет, давай с хороших, потому что с плохими придется разбираться, и думаю, тебе.

– Тогда, тем более, с плохих.

– За последнее время, Глеб, погибли несколько наших сотрудников, а также чиновник, который помогал нам.

– Осведомитель? – уточнил Глеб.

– Можно сказать и так.

– За деньги работал?

– Нет, не за деньги. Но все это – присказка, – генерал поставил портфель на колени.

– Что же вы медлите? Открывайте, Федор Филиппович, свой ларец с секретами, рано или поздно придется это сделать.

– Знаешь, Глеб, ты мне столько раз помогал, я уже со счета сбился, по справедливости, ты должен носить генеральские погоны, а не я.

– Погоны меня никогда не привлекали, разве что, может, в молодости, и то потому, что женщинам нравились.

Генерал улыбнулся, причем улыбка получилась кроткой, даже чуть-чуть виноватой.

– Скажу сразу, Глеб, в этом деле я могу рассчитывать только на тебя.

– Я же еще не знаю дела, Федор Филиппович, нельзя же так сразу быка за рога. А вдруг я ничем не смогу помочь?

– Сможешь, сможешь, больше некому. Мы все под колпаком.

– Не понял… Вы под колпаком?

– Да, – подтвердил генерал и тут же оглянулся, словно за его спиной кто-то Стоял и мог услышать их разговор.

– Никого нет. Вы чем-то напуганы, Федор Филиппович?

– Ты знаешь, я не на машине к тебе приехал, добирался на перекладных. Пришлось на старости лет прибегнуть к услугам общественного транспорта, даже на метро одну остановку проехал.

– Я тоже иногда езжу, и мне это даже нравится.

– Мне бы тоже понравилось, если бы катался для развлечения. Я подозреваю, что каждый мой шаг становится известен.

– Кому? – Сиверов недоуменно посмотрел на генерала.

Федор Филиппович дважды моргнул, затем взял сигарету, долго мял ее, табак сыпался в пепельницу. Глеб щелкнул зажигалкой, поднес огонек и заметил, как у Потапчука подрагивают уголки рта.

– В том-то и дело, Глеб, что я не знаю, кто эти люди. Они есть и их, вроде бы, нет. Но они контролируют каждый шаг, знают наперед, что должно произойти. Все наши операции – причем проводятся они, поверь мне, я волк битый, со всеми мерами предосторожности, в строжайшей секретности – дают в последнее время лишь нулевой результат, провал за провалом. И людей теряем, вот что противно. Я тут собрал кое-какие бумаги, кое-какие снимки, ты посмотри, а я тебе буду объяснять.

Генерал извлек папку – обыкновенную, конторскую, с немного помятыми уголками. На стол легли бумаги. Глеб отодвинул кофейник и чашку. Потапчук раздраженно поправил очки, словно они не улучшали зрение, а мешали видеть что-то ускользающее, написанное между строк. Все бумаги были подготовлены самим генералом, написаны от руки твердым, разборчивым почерком.

Сиверов читал быстро, понимая, что из этих записей нельзя выкинуть ни одного слова, как, впрочем, и что-либо добавить. Информация была краткая, но исчерпывающая. Глеб прочел о гибели полковника ФСБ Каширина Олега Ивановича и убитого вместе с ним осведомителя Бубновского Павла Николаевича из аппарата премьер-министра. Прочел и о загадочной смерти, очень похожей на самоубийство, полковника ФСБ Самохвалова Евгения Ильича, одного из руководителей аналитического центра. Просмотрев немногочисленные бумаги, Сиверов взглянул на генерала.

– Что скажешь? – Потапчук был напряжен как никогда.

– А что я должен сказать, Федор Филиппович"?

– То, чего я не знаю.

– По-моему, вы знаете больше меня, но пока не говорите.

– Сейчас скажу, Глеб, погоди. Мне надо собраться с силами. Смертность среди офицеров ФСБ уже принимает размер эпидемии, которая охватила и Совет министров. Словно зараза какая по верхам пошла, вроде СПИДа.

Глеб улыбнулся. Когда Потапчук начинал рассуждать о СПИДе или о женщинах, Сиверова это забавляло. Генерал был настолько поглощен работой, что по поводу СПИДа и женщин мог образовываться лишь в редкие минуты, глядя в экран телевизора.

– Чем они все занимались, Федор Филиппович? Что их объединяет, кроме смерти?

– Не знаю… – Потапчук задумался. – Больше всего мне не нравится то, что практически всех наверху устраивает версия, будто полковник Самохвалов покончил жизнь самоубийством у себя на даче. И вроде бы есть мотивы. Человек он не очень чистоплотный, на столе лежали фотографии, как если бы Самохвалов перед смертью просматривал их, и именно они навели его на мысль о самоубийстве.

– Что за фотографии?

– Пожалуйста, – генерал извлек из портфеля три фотографии, положил их веером на стол.

Сиверов, склонив голову, изучил снимки.

– Красивая девушка. Как я понимаю, не его жена. Полковник любил брюнеток?

– Он был отличный семьянин, во всяком случае, до рокового дня никто о его пристрастиях не подозревал, в том числе жена. Крепкая семья, хорошая дочь… Но снимки – не монтаж.

– Вы с женой беседовали?

– Беседовал. К этому, Глеб, мы вернемся немного позже, разговор у нас долгий. Я никогда не питал к Самохвалову особой симпатии, но и ничего плохого сказать о нем не могу. Исполнительный, прекрасный работник, дело свое знал. Хотя многие и поговаривали, что, если бы не его тесть, который был генералом КГБ, в полковники ему никогда бы не выбиться. Но эти утверждения чушь. Человек он самостоятельный, работать умел, от трудностей не бегал, хотя и не искал их специально.

– Вы словно на поминках говорите, – вспомнив поездку в Питер, заметил Сиверов.

– Я ему доверял, – вздохнул Потапчук.

– Он много знал?

– Ровно столько, сколько знает полковник, работающий в аналитическом центре.

– Значит, много. Наверное, даже вы столько не знаете.

– Он фильтровал информацию, которая поступала ко мне.