– Пей, Айван, пей, это поможет. Прости меня и пей. Помнишь, как тогда на палубе? Ты выпил – и помогло. И сейчас поможет. Поможет, поможет, поможет…

Я вспомнил. На палубе напиток, принятый мною за алкоголь, правда помог, и сейчас поможет. Поможет, поможет, поможет… Все происходило по знакомому сценарию, я успокоился, меня закачало на невидимых волнах, я перестал слышать Капитана, потом перестал видеть и дышать, потом заснул и окончательно прекратил существование. Капитан оказался прав. Мне помогло…

Абхилаша карабкалась по скалам, раздирая в кровь руки и ноги. Очень хотелось сбросить сковывающее движения сари, но она не решалась. Во-первых, под выцветшей от многократных стирок тряпкой ничего не было, а во-вторых, изнасилование в этом случае становилось неизбежным. На голое женское тело любого возраста местные правоверные дикари реагировали однозначно. Ее насиловали уже по пути в этот, как она надеялась, оазис. Тогда не умереть удалось только благодаря медитации и бегству из насилуемого тела. Восемь лет занятий прана-йогой у Великого учителя в благословенном Гоа не прошли даром. Сбежала, поднялась к верхушке кокосовой пальмы и зависла там, среди острых, похожих на кинжалы листьев. Но даже оттуда наблюдать за собой насилуемой было страшно. Повторения Абхилаша не хотела и поэтому упорно, раздирая в кровь руки и ноги, карабкалась вверх по скалам. И мешающее двигаться сари не сбрасывала. И думала только об одном. О спасительном куполе обсерватории на вершине горы.

О погоне Абхилаша старалась не вспоминать. А она была уже близко: явственно слышались цокот лошадиных копыт, гиканье возбужденных всадников и редкие выстрелы древних английских винтовок. Кони, к счастью, карабкаться по скалам не умели. Это давало ей шанс. Но они умели быстро бегать, а это уменьшало шанс до микроскопических размеров. Она не успеет. Всадники доберутся до обсерватории раньше нее. С другой стороны, говорили, будто могущественные звездные братья дают свое покровительство всем изгоям в округе. Может, и отобьют они ее у всадников. Но ходил также слух о том, что звездные братья сестер к себе не берут и помощи женщинам не оказывают. Местные дикари опасливо называли их злобными колдунами-мужеложцами. Если так, то шанс все же есть. По прошлой и уже почти забытой жизни в Калифорнии Абхилаша знала: гомосексуалы к женщинам относятся хорошо.

Она остановилась на небольшом уступе, чтобы перевести дух. И зря: недаром же великий учитель твердил, что цель достигается только максимальной концентрацией праны. Ее прана рвалась вверх, к заветному куполу обсерватории, вот и надо было ползти, но остановилась дурочка – и рухнула прана, растеклась по телу, скопилась в уставших, окровавленных ногах, не давая им двигаться, а в опустевший мозг, на освободившееся от праны место, нахлынули воспоминания о калифорнийской жизни.

* * *

Она родилась в Соединенных Штатах Америки, в небольшом городке недалеко от Лос-Анджелеса. При рождении у нее было другое имя. Не Абхилаша, но очень созвучно, то ли ели кашу, то ли пили лажу… вспоминать его она себе запретила. Полная счастливая семья – отец, мать, старший брат, золотой век Америки начала двухтысячных. Ей повезло, она появилась на свет в лучшее время и в лучшем месте на земле. Единственным, что омрачало ее замечательное детство, был синдром Туретта. Несколько раз в день ее внезапно начинало корежить. Ужимки, странные движения, громкие и грозные звуки, самопроизвольно вылетающие из прелестного детского ротика. Другие бы родители залечили необычного ребенка до полной психушки, но ее прекрасные, творческие мама и папа сказали: “О’кей, в этом что-то есть, клевые у тебя, дочка, движения и отличный голос”. И отдали ее в хор и танцевальную студию.

Лет в пятнадцать, когда синдром Туретта стал ослабевать, а вызванные им движения и звуки, наоборот, преобразились в нечто удивительное и чудесное, Абхилаша, дурачась вместе со старшим братом-музыкантом, записала самодельный клип и выложила его на YouTube. Короткий золотой век человечества был тогда на последнем издыхании. Мало кто это пока понимал, бубнили еще что-то о конце истории и наступающей эре всеобщего благоденствия, а пластиковый благополучный мир уже трещал и лопался. Шоу-бизнес, как всегда, почувствовал слом тренда первым. Резиновые мальчики еще мацали своими глянцевыми ручками каучуковых девочек, а мир уже алкал правды. Грязной, угловатой, пусть страшной, но правды. Потому что он до тошноты переел сладкого и больше в него не влезало.

Странная, с огромными безумными глазами девчонка взорвала интернет. Детишки сходили по ней с ума, потом что-то разглядели взрослые, и на нее обрушилась слава. Это было приятно, денежно, но очень быстро стало раздражать. Она еще не успела выйти из периода подросткового бунтарства, может, поэтому? А может, потому, что физически чувствовала, как ее окутывает сладкая патока лжи и всеобщего лицемерия? И вырваться было невозможно… Она пыталась, конечно: эпатировала поклонников, носила подчеркнуто асексуальную мешковатую одежду, делала шокирующие заявления, писала все более странные, режущие слух и мозги песенки. Но ничего не помогало. Буквально на другой же день все становилось модой. Покрывалось глазурью из сахарной лжи и шло, зализанное до дыр, в массы.

Однажды Абхилаша поняла, что сопротивление бесполезно. Любое искреннее чувство, любой душевный порыв и даже самопожертвование равнодушный мир переварит и превратит в сладкое говно. А потом будет поедать его, пока тошнить не начнет. Тогда мир снова станет искать искренние чувства и душевные порывы, но только затем, чтобы снова превратить их в сладкое говно. И цикл запустится сначала.

К тому времени Sekretex уже почти завоевал Америку. Яркая глазурь на дерьме начала трескаться, и в реальность проникли ранее тщательно скрываемые неприятные запахи. То, что самые близкие люди – мама, папа, брат, тогдашний ее парень – относились к ней, как к станку, печатающему доллары, было не страшно. Пусть так, хотя не этого она ожидала. Хуже всего, что она сама оказалась такой же. Эмоционально тупой, что ли… Поисковик постоянно выкидывал ее на какие-то садомазохистские сайты с групповыми оргиями. Причем ей самой нравилась скорее роль жесткой госпожи. Вот это было открытие… Она, такая хрупкая, ранимая девушка – и вдруг садистка? Нужно было в этом разобраться.

Сначала Абхилаша отправилась в тур по психоаналитикам. Самые модные светила Голливуда, европейские знаменитости и даже один модный вьетнамский шарлатан говорили ей примерно одно и то же: “Это нормально, люди имеют разные склонности, нужно принять себя такой, как есть, и жить дальше”. Но позвольте, возмущалась она, а как же творчество? Как же ее тонкие грустные песенки о несчастной любви, от которых сходит с ума весь мир? Получается, все ложь? Не может садистка писать такие песенки. Но она ведь пишет…

– Деточка, – отвечали ей мудрые психоаналитики, – в человеке много чего намешано. Есть и то, и другое, и третье… Все это бурлит и, как правило, конфликтует между собой. Вам еще повезло, у вас талант есть. Давным-давно старик Фрейд сделал открытие, что творчество – это лучшая сублимация подсознательного. Буквально самая эффективная терапия таящихся в глубине каждого человека страшных желаний и комплексов. Ну так и живите, деточка, счастливо, вам эта сублимация не только излечение приносит, но еще и немаленькие деньги.