Так бывает только в сказках.

— Что случилось? — спрашиваю я у птицы и высыпаю из шкатулки нарезанные кусочки бумаги с начерченными на них буквами.

Так мы общаемся. Я задаю вопросы, он собирает ответы из букв. Поначалу я надеялась таким образом убедить отца. Показать ему, что душа Риккардо живет в птице. Но потом вдова Скварчалупи застала нас за этим занятием и сказала, что я «хорошо натаскала» своего питомца. И я поняла — не выйдет. Никто не поверит. Нужны иные, серьезные доказательства.

— Что случилось, малыш? — повторяю я, раскладывая буквы, но стриж не спешит составлять из них слова, словно позабыл о нашей придумке.

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

Он падает мне на плечо. Это означает согласие.

Я иду по ночному коридору за крылатым проводником. Темно, безлюдно, замок спит, спят слуги. Должно быть, от этой тишины и безлюдности я ощущаю, как в груди нарастает безотчетная тревога, и уже понимаю — случилось или вот-вот случится что-то плохое.

Мы спускаемся в подвал Кровавой башни. Там темно и тихо. И пусто.

— Риккардо? — зову я, уже понимая, что никто не откликнется.

Откликается Венто. В его голосе я слышу плач и просьбу о помощи.

— Ты знаешь, куда увели Риккардо? Покажешь мне?

Он приводит меня на конюшню. Как жаль, что я не догадалась захватить плащ! По Вилессам гуляет октябрь — если днем еще тепло, то ночи сыры и промозглы. Но что-то в поведении стрижа говорит — нет времени возвращаться в комнату. Медлить нельзя.

Повезло хотя бы, что на конюшне никого, кроме конюха, который спит в углу на стоге сена.

Страшно ехать куда-то одной, на ночь глядя, но разве можно поступить иначе? Брат рассчитывает на меня! Он ждет помощи и он совсем один. А все потому, что я — трусливая дрянь. Испугалась, что мне не поверят, и даже не пыталась убедить хоть кого-то в своем открытии.

Воровато оглядываясь, седлаю Звездочку и стараюсь не думать, как покину замок.

Все получается само собой. На внутренних воротах отчего-то нет стражи, внешние приоткрыты, караул бессовестно дрыхнет. Так-то радетельно они несут службу! И за что отец только платит им жалованье, если любой может войти или выйти из замка ночью?

Когда вернусь, непременно скажу отцу. Пусть накажет лентяев.

Ночь смотрит в спину голодными глазами, она глубока, как воды горного озера, холодна и тревожна. Долгий путь по к горным тропам. Венто упрашивает поторопиться, но страшно гнать лошадь в темноте. Я не лучшая наездница.

Дорога приводит к храму Последней битвы. Спешиваюсь. Снизу октагон, как уродливый вырост на теле холма.

Зачем я здесь одна? Разве не разумнее пойти к отцу, поднять тревогу?

Разумнее, но я боюсь. Боюсь услышать в ответ, что это не мое дело. Любой, кто хоть немного знает моего родителя, первым делом предположил бы, что Риккардо увезли по его приказу.

Снова и снова убеждаю себя, что отец здесь ни при чем, что он не причинил бы вреда брату, не важно, безумен тот или нет. Убеждаю и сама себе не верю.

Если эти страхи оправданны, смогу ли я хоть как-то помочь Риккардо? Не знаю.

Оставляю лошадь и поднимаюсь по еле заметной тропке. Подол намок от росы, одуряюще пахнет дудником, и восьмиугольная громада встает мне навстречу чернильно-черным силуэтом на фоне неба в искрах звезд. Невольно вспоминаю слова Элвина, что раньше здесь было святилище Черной. Стриж дрожит на плече. Мне кажется, я слышу, как бьется его сердечко.

Из-за дубовой двери, окованной медью, доносятся голоса, выводящие гимн во славу Гайи. Слов не разобрать, но узнаю мелодию и облегченно выдыхаю. Гимн встающему солнцу. Странно слышать рассветные пения в ночной тиши, когда время последней службы давно миновало, но как-то легче от того, что внутри добрые квартерианцы.

Я налегаю на тяжелую створку, и она поддается. Сначала неохотно, а потом резко. По инерции вбегаю внутрь и лишь потом оглядываюсь.

О боги! Помогите, спасите и направьте!

Помещение изнутри озарено сотней свечей, язычки пламени колышутся, шевелятся тени. Святилище тонет в душном и тревожном запахе трав, воздух так густ, что можно черпать ложкой. Прямо передо мной, по центру храма, невесть откуда взявшийся алтарь. Вокруг него пятеро неизвестных в лиловых балахонах, лица скрыты капюшонами, но не это важно.

Я смотрю только на своего безумного брата.

Он лежит на жертвеннике, как гусь на праздничном блюде, ожидая своей очереди отправиться в печь. Волосатый, костлявый, руки и ноги растянуты веревками в разные стороны, даже издалека можно пересчитать все ребра.

Под сводом храма гремит а капелла рассветного гимна. Узнаю мелодию, но слова — полнейшая тарабарщина. Сотни мыслей проносятся в голове за секунду. Что происходит? Что они делают? Зачем? Риккардо…

Вдруг подмечаю, что Риккардо полностью обнажен, и невольно краснею. Нашла из-за чего переживать! Как будто это сейчас самое важное!

А незнакомцы в балахонах обрывают гимн, чтобы обернуться ко мне. Бесконечно долгая немая сцена.

Надо что-то сделать.

Что именно?

Пронзительный женский крик «Взять ее!» прерывает тягостное ожидание. Он как сигнал «Беги!».

И я бегу.

Я бегу, бегу обратно по склону холма, туда, где оставила лошадь. Оступаюсь впотьмах, падаю, кувырком лечу вниз, прикрывая руками голову, больно ударяюсь о камни.

Мучительный спуск прекращается у подножия. Пытаюсь подняться, цепляясь за стебли дудника. Как в ночном кошмаре — отчего-то движения так медлительны, так неспешны, пальцы соскальзывают с мокрой от росы травы, ноги подламываются, и никак не встать.

Выпрямляюсь. Тело непослушное, словно чужое. Не бегу — ковыляю, еле-еле, мухой в киселе.

Дрожат колени, мороз в животе.

Они налетают, когда до лошади остается всего пара футов. Первый хватает, сбивает с ног, наваливается сверху всем весом. Надо вырваться, надо сбежать, предупредить отца…

Почти получается вывернуться, когда на подмогу врагу приходит второй преследователь. Что я могу сделать против двоих мужчин? Они скручивают мне руки за спиной, пока я бессмысленно дергаюсь, выкрикивая глупые угрозы:

— Немедленно отпустите меня! Вы не знаете, кто я! Мой отец вас повесит!

Чья-то рука вцепляется в волосы:

— Вставай, шлюха.

Снова путь наверх, обратно в оскверненный храм. Не сон ли это? Как может твориться такое в часе езды от Кастелло ди Нава, в сердце владений моего отца? В храме, где мы с Лоренцо справили брачный обряд, призвав в свидетели небеса и землю, огонь и воды…

Порождения ночного бреда затаскивают меня внутрь, чтобы швырнуть на колени у алтаря. Перед глазами подрагивает впалый, покрытый синяками живот Риккардо. Отвожу взгляд.