Я коротко усмехаюсь:

– Этот человек – позор для всех.

– Эти слова могут оказаться фатальными, мадам. Король будет просто поражен, когда услышит их. – Ришелье делает паузу, потом продолжает с видом человека, который легко ступает по камешкам через лужу: – Временами, мадам, требуется немного поддать жару. Все мужчины, и король не исключение, что уж говорить обо мне, боятся того, что мы любим называть «женскими капризами», но если пользоваться ими умело, это может принести свои плоды.

– Вы очень хорошо знаете женщин, месье.

– Вы мне льстите, мадам.

Я понимаю, что он дает мне совет, и, несмотря на собственную гордость, вижу, что он говорит правду.

– Благодарю вас, месье. Я рада, что мы с вами друзья.

Он встает, чтобы откланяться.

– Мадам, как сказал Аристотель, «дружба – фрукт, который созревает медленно, но от этого он только слаще».

* * *

От природы я человек спокойный, здравомыслящий, и годы, проведенные в Версале, только укрепили мое умение владеть собой. Я хладнокровно планирую свой следующий шаг. Кто-то однажды сказал, что главное – правильно рассчитать время; мне кажется, что тогда речь шла о приготовлении еды, но это утверждение можно считать справедливым и для других случаев.

Декорации расставлены: изящные цветы наперстянки с поникшими головками в серых вазах – печальные и безрадостные; блюдо с конфетами с миртом в форме капелек слез; надушенные носовые платочки, спрятанные в рукаве и за подушками дивана. В самом центре стола театрально лежит само послание.

Рядом недоеденный кусок пирога. Сердце колотится от нервного истощения: это премьера, и я не знаю, как аудитория воспримет постановку.

Я безудержно рыдаю, когда приходит Луи и жалуется на то, что парламент отказывается вводить новый налог, который необходим короне, чтобы покрыть дефицит. Конечно, несговорчивость парламента – тревожный сигнал, ведь он существует для того, чтобы поддерживать короля, а не ставить ему палки в колеса, но на сей раз я не собираюсь помогать королю. На сей раз он будет слушать меня.

– Моя дорогая! – Он замирает на месте, в глазах его плещутся недоумение и ужас.

– Отравит! Он говорит, что отравит меня! Как я могу думать о еде… думать вообще о чем-либо… Когда он намерен меня отравить! – Я едва не валюсь с дивана из-за сотрясающих меня рыданий. Он тут же оказывается рядом со мной, и с всхлипами и поцелуями я рассказываю ему всю историю. Хватаю его за руку: – Я бы предложила вам пирог… с вишнями, ваш любимый… но не могу. Я не могу. Ох! Мне так страшно!

– Прошу тебя, пожалуйста, перестань плакать. Моя дорогая. Любимая. Помпон.

– Я не могу жить в постоянном страхе за свою жизнь, в окружении сплошной ненависти. – Я смахиваю стишки на пол, Луи печально смотрит на листок; он уже знает, что там написано. – Я уйду в монастырь! Там я найду покой и перестану постоянно испытывать этот страх.

– Милая моя, пожалуйста. Успокойся.

Голос его все так же встревожен, ни намека… пока… на досаду. Я слышала, что он оставил Луизу де Майи рыдать на полу, когда выслал ее из Версаля, но сейчас он баюкает меня в своих объятиях и покрывает лицо поцелуями. В конце концов я позволяю себе унять слезы.

– Я больше не могу это выносить, – икаю я. – Я страдаю. Я уйду.

– Нет-нет. Версаль немыслим без тебя, – запинаясь, говорит он. Король – закрытый человек, не привыкший выражать свои чувства, но слова его – бальзам для моей души. Он ничего мне не обещает, но я понимаю, что сделала все, что в моих силах. Даже не упомянув ненавистное мне имя.

На следующий день Морпа исчезает, покидает свой пост со знаменитым lettre de cachet[10]. Когда он узнал новости, его вырвало прямо на пол – это был час моего величайшего триумфа. Я удовлетворенно думаю: одним врагом меньше, но все надежды на новый союз пошатнулись, когда Ришелье, сославшись на мучительную боль в ухе, отклоняет мое приглашение на концерт, который я даю. Он присылает огромный букет белых гвоздик в знак своего сожаления.

Маленький кусочек бирюзы с буквой «М» на нем тихо опускается на дно аквариума, а над ним безмятежно проплывают рыбки. И однажды, я клянусь, здесь будет еще один камешек – может быть, рубин, – на котором будет вырезано «Р». Когда-нибудь.

– Драгоценная моя маркиза. Позвольте вас расцеловать по-испански, – говорит инфанта, усаживаясь на диване, и желтое платье растекается вокруг нее подобно растопленному маслу. В чертах ее лица видны черты Луи, но она лишь отдаленно походит на отца, унаследовав от королевы массивный нос и скулы.

Я наклоняюсь, оказываясь в неловкой близости со своим признанным недругом. Она очень тучная для такой юной девушки, а от слишком жирных волос неприятно пахнет. Одна из испанских фрейлин, над верхней губой которой заметны усики, молча стоит за инфантой. С приездом испанцев и их волосатых женщин один остряк заявил, что больше не может оказывать обычные знаки внимания дамам или тем, кто, как он надеется, таковыми являются, из-за боязни совершить ошибку и быть заточенным в Бастилию за преступление против Господа и природы.