– Власть-сласть-страсть… Пропасть. Я ведь из простых, Олег. И жили мы в Казахстане, в самой что ни на есть тмутаракани… Поселок городского типа… Типа поселок… Отец – шофером работал, мать – на комбинате… И море я тогда только по телевизору видел. И мне хотелось выбраться из той сухой степи…

…Поступил в Московское высшее пограничное; туда дети элиты не очень-то рвались. Заканчивал с отличием, высокие начальники поговаривали о московских перспективах, ну да решили лучшими выпускниками укрепить трудный участок: советско-китайскую границу. Как раз тогда вьетнамо-китайский конфликт, у китайцев в руководстве борьба «банды четырех» и Дэн Сяопина… Ну и нас на вшивость проверяли. Медаль «За боевые заслуги» я еще там получил.

А что начальство? Успехи отметило: присвоили старлея и отправили на высшие курсы по изучению восточных языков, в Ташкент. Специалисты нас обучали исключительные. За два года – полная пятилетняя программа языкового вуза. А через два года – Афганистан.

Первый год – провинция Пактия. Первая официальная должность – советник командира афганского пограничного полка. Ну а на самом деле… Короче, работал я на Первое Главное под зелеными погонами. Создавал, как говорят англичане, «old friends net». «Сеть старых друзей».

…Вот только когда на боевые ходили, не знаешь, как тебе пуля прилетит – в грудь или в спину. У них ведь все родством повязано, а армию как набирали: селение окружат, всех мужчин под ружье и – служить. Ну да ты помнишь.

…В Пактии трудно было. Отдохнуть негде. Обстреливали постоянно. Никто из наших года там не высидел. Списывались, кто по ранению, кто… Я ровно год пробыл. Даже чуть больше. И – голодно жили. И на боеприпасы, и на продовольствие… Караваны редко туда через перевалы прорывались. А вертолет только тонну груза мог взять. Что для полка? Крохи…

…А как вертолеты горели? Поселок в низине, вокруг – горы, вот их и били при взлете и посад-ке. Помню, еще только когда прибыл, поехал борт провожать, а его на взлете шарахнули, он упал; я стремглав к кабине, сначала пилота выволок, он без сознания, потом второго – у того вся рука прошита, висела, как тряпочная, и пуля рикошетная через подбородок прошла, но не убила, повезло, его тоже успел вытащить, а керосин хлещет, а о том, что рванет, как-то не думалось… Стрелка не успел.

…А когда через полгода уже своего радиста отправлял – зацепило его крепко в руку, – сердце ныло. И точно: только «вертушка» взлетела, пошли «духи» по ней работать. И ребят жалко, и Серегу, радиста, жалко, молодой пацан совсем, полгода мы с ним провоевали… Короче, вымахнул я на «уазике» на взгорок… А «духи» машину мою в лицо знали, «советник», им за меня заплатили бы больше, чем за сбитую «вертушку»… А у меня, как назло, мотор заглох! Ну они и дали из всех стволов! Я потом этот «уазик» со стороны видел – решето решетом, ни к какому использованию непригоден, а мне повезло: мина перед капотом рванула, камень стекло пробил, и мне вскользь по виску, сознание потерял, но ненадолго, как очнулся, увидел: ушел борт целым, от души отлегло.

…Второй год я в Кандагаре служил; там уже полегче было, да и обстрелянный. Стал советником командира бригады. Правда, чуть не в первый вечер вышел пройтись – выстрел, пуля по волосам, я за стену, с другой стороны зашел – какой-то лейтенант-афганец пьяный и обкуренный из «пэ-эма» садит. Его свои скрутили, увезли.

В Кандагаре спокойно было. Наши кольцом стояли, а у меня даже домик свой был, жена приехала с дочкой, Надюшке тогда три годика было. Нет, обстрелы, понятно, тоже случались, «эр-эсы» над крышей шелестят, жена пугалась, я, чтоб ее успокоить, говорил: «Не бойся, это наши стреляют». И как обстрел, Надюшка, дочка, запомнила и все повторяла: «Мама, не бойся: это наши, наши…» Один раз мина в соседнем дворе взорвалась, человеку осколком лицо раскроило… А нам – везло.

…А тут ваш спецназ караван моджахедов с оружием уничтожил, при нем – два американских советника. Ну ты помнишь. Потом еще один – там четырех китайцев захватили.

И решили «духи» ответку готовить. И в один не очень прекрасный день из батальона афганцев поступило сообщение: «Ведем бой. Боеприпасы кончаются. Нужна помощь». На нашей волне, знакомый командир афганский… Это потом выяснилось: весь батальон уничтожен, командир – под их диктовку «поет»… Решили выдвигаться. Нам, двум советникам, приказ от своих: колонну не сопровождать. Ну мы «затупили», сказали радисту: ты, дескать, радиограмму не принял. А то не честно как-то перед афганцами: как в бой, так… Не по-русски это.

Пошли по дороге. Спокойно так было, вечерело… Там ведь еще красиво: горы охровые, пыль золотится, небо высокое, чистое… Очень красиво. Когда не стреляют.

…Засаду на нас выставили прямо как по учебнику: с правой стороны стена горная отвесная, слева – кишлак, метрах в семистах, тихонький такой… И – первая БМП замерла: мина и – добили прямой наводкой. И – крайнюю машину, «ЗИС», тоже. Колонна стала вмертвую. И – пошли нас поливать, как на полигоне: четыре огневых, минометы, те в основном осколочными били: добра жалко им было, хотели машины и имущество целехонькими захватить. Еще и небо заволокло, сумерки, «вертушки» нас не выручат… А дальше… Сейчас вспоминаю – все будто в киносъемке замедленной, да еще и в кино дурном!

…К дороге изо всех укрытий со стороны кишлака «духи» высыпали, да не те, что обычно… Человек четыреста, во все черное затянуты, как инопланетяне, в полумасках… «Черные аисты» – элитный пакистанский спецназ. Метров семьсот до них, бегут в рост, наши афганцы растерялись, а им еще кричат по громкоговорителю «сдавайтесь!», ну они руки в гору, так их пулеметами и резали, как мишени!

Мы с Володькой во второй БМП шли, в центре колонны… Сначала я со зла по этим «черным» прошелся – крупнокалиберными, чтобы парада тут не устраивали… Огневые засек, всего четыре, по ним работать начал. Две заткнулись: стрелял я всегда метко. Полегче стало. А вот минометы достать – никак: ухают из-за дувалов, как достанешь? Командир афганцев, Рауф, исключительной храбрости человек, своих пинками начал в чувство приводить, оборону организовывать. Тут я третий их пулемет убил, повеселело, выберемся, думаю, бью короткими по «черным», и тут – крупнокалиберный мой заглох: патрон вперекос! А без пулемета нам – крышка.

Как коробки сшибал, как затвор снимал – не помню, руки потом все в крови. А толку? Нужно пулемет стволом кверху подымать да на башню из-под брони выбираться… А что делать?! Забрался, выдернул ствол… Пули по броне горохом, какой-то малый стонет под колесами, я с машины на землю, кое-как его через боковой люк затащил… А «черные» уже метров до двухсот выдвинулись… Я ленту заправил, глянул в оптику – волосы дыбом: «духи» уже безоткатное прямой наводкой выставили и снаряд заслали… Секундное дело… Ну я со страху по ним всю коробку бэ-зэ-тэ – бронебойно-зажигательно-трассирующих, четырнадцать миллиметров, что там сделалось – жутко представить, зрелище еще то было, «духи», что по всей линии шли, залегли ничком…

Снова короткими, по живой силе, своим командую: уходим; крайнюю машину подбитую с дороги спихнули, раненых подобрали и ушли. Километров через десять вползли в расщелину, охрану выставили, огней не зажигали, костров не палили, не спали. «Духи» на нашей волне нас всячески провоцировали – мы соблюдали полное радиомолчание. И так – двое суток. Шли к своим днем, по-черепашьи, ущельями. А как вторая ночь на исходе – рассвет был такой, что глаз не отвести! Небо ясное, словно промытое, и так вдруг жить захотелось…