– Чем? Десять дней назад ваш член… Совета Федерации, да еще и председатель Комитета по особым технологиям, приказал долго жить на здешнем побережье. Для тебя, я полагаю, это не тайна.

– Слухами земля полнится.

– Угу. Как ты там напел дежурному по телефону? «Барабан был плох, барабанщик – бог…» Ты ничего мне не хочешь сказать, раз уж вызвался?

– Нечего.

– Знаешь, что меня бесит, Олег?

– Известно что. Несовершенство мира.

– Вот я генерал, да?

– Тебе виднее.

– Но вы, московские т о в а р и щ и, относитесь ко мне как к генералу… какого-нибудь Лесото!

– Я – со всем уважением.

– Мы здесь работаем, Олег. Да, как и ваши, себя не забываем, но – не допустили за пятнадцать лет ни одного межнационального столкновения или конфликта! Даже серьезные беспорядки и те…

– …только с ведома, по согласованию и согласно поручению. Саша, перестань комплексовать, тебе не идет.

– Разве я не прав?

– Все образуется. Столетий через семь. Трудно ожидать, что к чиновнику страны, вся история которой насчитывает полтора десятка лет, будут относиться так же, как к адмиралу флота ее величества. Тебе что до того?

– Ты приехал из-за покойного сенатора, так?

– Нет.

– Тогда из-за чего?

– Я пытаюсь тебе объяснить, а ты…

– Витаю в прошлом?

– В том, что тебе кажется твоим прошлым.

– Я реалист, Олег. Работа такая.

– Все мы представляем ушедшее вовсе не таким, каким оно было в действительности… Ведь тогда нас окружали надежды, мечты, фантазии, которые так и не осуществились, а мы вспоминаем былое, уже чуть-чуть досочиняя его…

– Все, что я тебе рассказывал, правда.

– Только тогда тебе еще было страшно, больно, глаза заливал пот, душа трепетала, и, пока вы пробирались к своим, не раз и не два приходила мысль – что было бы, если бы ты был не здесь… И ты глушил эту мысль волей, и делал работу, потому иначе было не выжить… А потом напивался и обкуривался до полного одеревенения, чтобы не сжигать вернувшимся страхом нервы…

– Ты понимаешь…

– Что с тобою теперь, Саша?

– Много чего. Много чего произошло в Бактрии за крайние три месяца. Или чуть больше. И непонятно здесь – все. А тут еще этот труп чернокожий…

– Отчего он скончался? – спросил я безразличным тоном, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно и равнодушно.

– Непонятно. Эксперты работают. А до этого была – не знаю, как сказать, – потасовка с перестрелкой или наоборот. У покойного подбит глаз, эксперты обнаружили осколки солнцезащитных очков и – выбоины от пуль в штукатурке дома. Еще – гильзы от «полицай-беретты». Две. Но не оружие. И – выстрелов никто не слышал. Совсем. Выходит, палят в Бактрии из «тишака» среди бела дня! Ах, как мне это все не нравится!

Сказать генералу, что мне это нравится еще меньше? А что, если «черный человек» скончался от моего удара? Этого не может быть, но… Доказывать необходимую оборону при отсутствии оружия – дело муторное и бесперспективное. А с наличием оного – и вообще глухое. Потому и пистолет отправил я по частям в море еще на набережной.

– Глушняк, – произнес Гнатюк, и я даже испугался, что сказал что-то забывшись, вслух. – Как и все из того, что произошло за эти месяцы. Ты что не пьешь?

– Не хочу.

– А я выпью еще пару капель. Назвался груздем – не поминай лихом. У тебя остались мечты, Олег?

– Смутные.

– Лучше, чем никаких. Тогда традиционный. – Сашка чуть скривился в улыбке. – За сбычу мечт! – Генерал разжевал лимонную дольку, прищурился по-ленински, чуть склонив голову. – Так что, товарищ? Будем правду говорить или сироту из себя строить?

Взгляд генерала был насмешливым и жестким. Мне подумалось вдруг: а не спровоцировал ли сам Александр Петрович мне эту скверную встречу на пустыре? Но мысль сия промелькнула и была отвергнута за полной ее вздорностью. Я, конечно, редкая птица, но не настолько важная, чтобы…

– Ты знаешь, почему покинул я столицу и прибыл сюда разбираться? – спросил он.

– Ты здесь обжился, возглавлял отдел, потом – управление в Симферополе, всех знаешь, тебя все знают, вот и…

– Творится здесь черт-те что! И концы, я полагаю, схоронены в архивах вашей конторы!

– Я здесь при чем?

– Ни при чем? Зачем приехал, Дронов?

– По частному делу. У меня испросили совета.

– Кто?

– Некая Анета Дэниэлс, гражданка Австралии.

– На предмет?

– Ее папа, Дэвид Дэниэлс, приехал в Бактрию туристом.

– Туристом?

– Ага.

– В Австралии ему моря показалось мало?

– У него здесь оказались дела.

– В Бактрии?

– Да.

– У нас всех предприятий было – заводик по переработке кильки и… база боевых пловцов. И оба загнулись еще в перестройку. Или чуть позже. А может, он к гадалке?

– Коллекционер. Монеты собирает. Как ваш президент.

– Президенты, Дронов, собирают не монеты, а пакеты акций. Лучше – контрольные.

Подумав недолго, я согласился:

– Твоя правда, генерал. Контрольный пакет всегда лучше, чем контрольный выстрел.

– Ну и шутки у тебя… Так что с австралийцем?

Говорить, что Дэниэлс еще и нигериец ко всему? Повременим. Вот только сердце мне вещует: если и был Дэниэлс в особняке Гнатюка – тот о том ни сном ни духом. Хотя… Если уж у меня насчет честного торгового коммивояжерства папы Дэниэлса возникли далеко не смутные подозрения, то генерал может знать наверняка, кто сей африканский перчик на самом деле и с чем его едят… И сейчас профессионально мутит воду в этом не самом тихом из омутов под названием Бактрия…

– Пропал, – бросил я коротко.

– Давно?

– Три дня как.

– Места у нас веселые… Три дня – как один. Я уже не говорю о ночах.

– Родственникам этого не объяснишь.

– С собою у него были деньги?

– Карманные.

– Анета – его жена?

– Дочь.

– В милицию обращалась?

– Да.

– И – что?

– Не показалось ей там.

– Заявление оставила?

– Нет.

– Почему?

– Говорю же: не показалось.

– Может, она что-то не так поняла? С ней был переводчик?