– Твою ж налево! – я со злости хлопнул ладонью по стене так, что от боли загудели пальцы. Но эта боль немного отрезвила меня, разогнала мутную пелену перед глазами. 

Стоять перед закрытыми дверями смысла не было. Направляясь к лифту, я достал мобильный и набрал номер адвоката:

– Юрий Ильич? Мне снова нужна ваша помощь, – начал без предисловий сразу, как услышал одышливый голос на другом конце провода.

– Все по тому же делу? – уточнил Гольштейн.

– Да. Мать ребенка увезла сына в Агранск, в какую-то облезлую общагу. Не хочу, чтобы Никита рос в таких условиях. 

– И что вы намерены предпринять, Зиновий Фадеевич? – сделал вид, что не понимает причин моего звонка хитрый еврей. 

Если скажу, что следующие слова дались мне легко – это будет ложью. Тем не менее, я решился и отступаться от своего не собирался:

– Я хочу, чтобы суд лишил Алевтину Сербову материнских прав. 

– Ну, что ж. Посмотрим, что можно сделать, – немедленно согласился адвокат. 

Так машина под названием «судебная власть» была запущена. Мне оставалось лишь время от времени заливать в нее топливо в виде дензнаков и ждать результата. Денег у меня хватало. Терпения… если б не беспокойство за Никиту, жизнь которого я пока никак не мог контролировать, терпения хватило бы тоже. 

Но пока что-то изменить я был бессилен, и от этого злился. Ненавидел истово и яро шалаву, которая, вместо того чтобы сесть за стол переговоров и обсудить все спокойно, с ослиной тупостью отталкивала меня, пряталась за спинами соседей, за хлипкими дверями и даже за хрупкими плечами четырехлетнего ребенка!

– Мама, а папа навсегда уехал? – спросил Китенок, прижимаясь к моему боку. 

Я укладывала сына спать и прилегла к нему диванчик. 

– Нет, не навсегда… – к сожалению. 

Правда, с Никитой делиться своими сожалениями я не стала. Ему и так доставалось в последнее время. Было бы жестоко с моей стороны втягивать его в наши взрослые беспощадные разборки. 

Да, я могла рассказать Никите, какой гад и сволочь его отец. Как грубо он со мной разговаривает и как обидел дядю Гришу, который никогда не отталкивал Никиту, возился со своими сыновьями и точно так же занимался с моим сыном…

Вот только настрою я ребенка против отца, и что дальше?

Если Никита все же будет жить со мной, то ему все равно придется общаться с отцом, хотя бы по выходным. И я бы не хотела, чтобы он смотрел на Зиновия как на всемирное зло. А если Плетневу удастся добиться решения суда в свою пользу… тем более важно, чтобы Никита доверял взрослому, с которым ему придется жить!

Сыну не спалось. В его маленькой головенке тоже шли какие-то серьезные размышления. 

– Мам… – тихий шепот.

– Да, сынок?

– А папа нас любит?..

Ох, если бы! 

Если бы я хоть раз увидела в глазах Зиновия пусть даже капельку тепла и симпатии в мой адрес! Может, и не сбежала бы поспешно из московской клиники сразу же, как появилась возможность. Но Плетнев был суров и беспощаден. Обдавал меня холодом и даже презрением при каждой новой встрече. Похоже, он не забыл, при каких обстоятельствах мы с ним познакомились и зачали нашего сына. Но неужели он думает, что я по-прежнему занимаюсь той, древнейшей профессией?!

Раньше эта мысль не приходила мне в голову, а тут… я замерла, задохнулась, потрясенная догадкой! Вот откуда столько презрения в его взгляде!

– Мам? Ты спишь?

– Нет.

– А папа нас любит? – Никите было так важно услышать ответ на этот вопрос!

И вот что я должна говорить?

– Папа любит тебя, сынок, – я подчеркнула слово «тебя». – И очень хочет о тебе заботиться. 

– А ты?

– Я тоже тебя люблю и всегда-всегда буду заботиться о тебе. Все, Никитка, хватит болтать. Спи уже.

Сын уснул только в двенадцатом часу ночи. Неудивительно после той встряски, которую он пережил.

Я взглянула на часы и поняла, что звонить Родиону Зиновьевичу, отцу Плетнева, уже поздно. Что ж, придется перенести звонок на завтра. 

Китенок спал беспокойно. Метался и плакал во сне. Встав к нему в третий раз, я сдалась: подхватила сына на руки, перенесла в свою кровать, улеглась рядом. Он тут же пристроил свою голову у меня на плече и наконец-то уснул глубоко и спокойно. Я же так почти и не спала до самого утра: меня терзали страхи и сомнения. 

Номер, который оставил мне Родион Зиновьевич, решилась набрать только в десять часов утра. Ответили мне после третьего гудка.

– Родион Зиновьевич, здравствуйте, это Алевтина, – заторопилась я, едва услышала протяжное «алло» в трубке. 

– Откуда у тебя этот номер, Тина? – спросила трубка голосом Зиновия.

Колени подогнулись. Я поспешно присела на табурет. 

– Родион Зиновьевич сам оставил мне свою визитку… – произнесла растерянно. 

– Так вот, забудь этот номер раз и навсегда! – Зин говорил жестко и холодно. Как всегда. – Когда отец узнал, что вы с Никитой уехали в Агранск, у него случился сердечный приступ. Теперь он в больнице. Если по твоей вине я потеряю отца...

Зиновий не договорил, прервал связь, но я еще успела услышать пару матерных слов в свой адрес. Руки опустились. Сердце сжалось от боли: неужели это правда, и несчастный пожилой человек так остро отреагировал на наш с Никитой побег? Но как телефон Родиона Зиновьевича оказался у его сына? Неужели старший Плетнев тоже здесь, в Агранске, в одной из больниц? Тогда я должна навестить его и извиниться!

Следующие полчаса я обзванивала все больницы Агранска, но ни в одну из них Плетнёв Родион Зиновьевич не поступал. Значит, Зиновий уже добрался до Москвы. Быстро же он… И теперь, можно в этом не сомневаться, он сделает все, чтобы помешать мне общаться со своим старшим родственником!

Предаваться отчаянию было некогда. Никиту я еще с утра отвела в садик – к счастью, не заводской. Теперь же время близилось к полудню, и мне пора было ехать смотреть квартиру. Хозяин ждал меня к часу дня. Я оделась, вышла на улицу, вдохнула сырой мартовский воздух... «Все наладится!» – пообещала себе. 

Квартира оставляла желать лучшего. Снаружи трехэтажка выглядела довольно прилично, но внутри… Я и не думала, что в двадцать первом веке люди все еще живут в домах с деревянными лестницами и перекрытиями, с унитазами, бачок которых подвешен где-то под потолком, и чтобы слить воду, нужно дергать за веревочку…

Единственное, что утешало, так это пластиковые окна в кухне и в единственной комнате, высокие потолки и дешевые, но свежие обои цвета сухого песка на пляже и с ненавязчивым рисунком в виде ракушек. Никите они понравятся!

Понимая, что деваться некуда, я внесла предоплату.