— …Через Алика! — вдруг догадалась я. — Ну конечно! Алекс мог довериться только ему, своему самому близкому другу. Вот почему, когда я рассказала Алику в тот день, когда мы с ним ели эклеры, что видела в торговом центре Алекса, он заволновался… И начал следить за мной. Я не должна была лететь сюда и встречаться с Алексом. Это означало бы нарушение какой-то очень серьезной договоренности между иностранцами, на которых работал мой муж, и им самим.

— А теперь подробнее про эклеры, — попросил Нино, щеткой вычищая остатки засохшей крови между плитками пола.

Мы сделали перерыв, Нино включил кофеварку. Мы расположились с чашками во дворике за столом.

— Ну вот, спальню отмыли, теперь перейдем к мастерской… Скажи, твой муж действительно никогда не рисовал?

— Не знаю… Может, в детстве. Но мы с ним никогда на эту тему не разговаривали, да и при мне он никогда не рисовал, не писал.

— А где все его работы? Я, кроме красок, кистей и просто бумажного мусора, ничего не увидел.

Я сказала, что забрала все его рисунки и картины и что теперь они в доме Алика.

— Надо оттуда все забрать! — вдруг вскричал он и даже вскочил со своего места. — Причем немедленно!

— Но что случилось? Почему?

— Знаешь, вот хоть и говорят, что у женщин более гибкий ум, я вот, глядя на тебя, начинаю в этом сомневаться…

Я вспыхнула.

— Не обижайся, пойдем-пойдем, заберем все, повторяю, немедленно!

Уже в машине, слушая вопросы Нино, я вдруг поняла, почему такая спешка и откуда вообще такой интерес к картинам Алекса.

— Вот представь себе, что ты — Алекс, и тебя контролируют, буквально каждый твой шаг. А тебе нужно передать какую-то важную информацию тебе, ну то есть близкому человеку.

— Да он мне на ухо много чего сказал в ту ночь…

— Что? Вспоминай!

— «Ты нисколько не изменилась, такая же красивая… Только глаза печальные…» — прошептала я, чувствуя, как закипают слезы.

— Нет. Не то. Еще!

— «Алика отвезут в Москву и там похоронят. Об этом не беспокойся…»

— Oh mio dio! Боже, и это все не то!

— «Зоя, дорогая, ты должна знать — чтобы мы оба были живы, ты должна уехать. И быть сильной, слышишь, очень сильной. И жить, жить дальше!»

— Ну, наконец-то! Получается, что он сказал тебе самое главное. Но, возможно, дом нафарширован подслушивающими устройствами…

— Нино!

— А что я такого сказал? Просто предположил!

— Но мы же только что разговаривали там с тобой! Значит, и нас могли подслушивать!

— Уверяю тебя, ничего криминального мы не говорили.

— А я разве не там призналась тебе, что отравила Джейн?

— Ты рассказала мне все в садике, за столом, — напомнил мне он. — Но история действительно получается скверная… И если в садике нас прослушивали…

— Нино, мне конец! Останови машину! Думаю, что мне теперь действительно только одна дорога — в аэропорт! И вообще, зачем мы едем за картинами?

— Да я же все подвожу тебя к этой мысли… Если бы ты была Алексом, и тебе надо было что-то сообщить, где бы ты оставила записку, к примеру?

— Думаешь, ответ надо искать в самих рисунках? Но там просто облака, какие-то птицы…

— Все равно. Он у тебя умный человек, и он знал, что ты рано или поздно появишься в этом доме, тем более что дом — твой! Я уверен, что он оставил послание на картинах. Что оно может быть зашифровано.

— Хорошо, поехали. Но потом, я прошу тебя, Нино, найди какого-нибудь технаря, который проверил бы мой дом на «жучки».

— Не понял последнее слово.

— Подслушивающие или видеоустройства.

— Есть у меня такой человек. Все проверим.

В доме Алика у меня защемило сердце — даже стены показались мне там печальными.

Что бы ни случилось в моей жизни, подумала я тогда, даже если мне повезет и я выкарабкаюсь из этой истории более-менее целой и невредимой, то все равно буду испытывать чувство вины за смерть Алика, то есть жить с этим чувством.

Не купи я тогда эклеры, не придумай историю о том, как встретила человека, похожего на Алекса в торговом центре, то Алик бы не насторожился и не установил за мной слежку. А так…

Конечно же, он понял, что мне известно, что Алекс жив. И если и делал вид, что оплакивает друга, то делал это по какой-то до сих пор не известной мне причине.

Вернее, получается, что он делал это по просьбе Алекса.

Конечно, он не поверил мне, что я увидела Алекса в торговом центре, но сама тема была разбужена мной в тот день, и Алик забеспокоился. А уж когда узнал, что я собираюсь в Неаполь (что означало, что я точно знаю местонахождение своего «умершего» мужа), тотчас вылетел следом за мной.

Они оба хотели одного — чтобы я как можно быстрее вернулась домой. Значит, понимали, что мне грозит опасность. И что-то там пошло не так… Что?

Должно быть, узнав, что я в Неаполе, Алекс решил нарушить все строгие договоренности (с теми людьми, которые купили его) и хотя бы увидеть меня.

Возможно, он следил за тем отелем, куда меня должны были доставить прямо из аэропорта, но я-то не без помощи «американца» оказалась в «Гранд-Везувии»!

Получается, что он меня потерял из виду, и только случай столкнул нас на набережной в тот вечер, когда я увидела его и последовала за ним, как собачонка, уверенная в том, что нашла двойника, того самого двойника, с которым собиралась вернуться в прошлое, представляя на его месте Алекса…

Интересно, что почувствовал или подумал сам Алекс, когда понял, что я готова пойти за любым, кто хотя бы отчасти напоминал мне его?

Ведь он представился Дино, а мне тогда было все равно, кто он и как его зовут…

— Ну, где его рисунки? — Нино расположился на диване и сидел с хмурым видом, вероятно сто раз уже пожалев, что связался со мной. — Показывай!

Я принесла все рулоны и пакеты, что привезла из дома Алекса, разложила работы на полу, столе, и большая гостиная стала напоминать мастерскую художника.

Большие плотные листы бумаги с работами, выполненными пастелью, мы разглядывали особенно внимательно, считая, что между цветных линий облаков или птичьих крыльев, к примеру, Алекс мог что-то написать мелко, карандашом, чтобы не заметили те, кто контролировал каждый его шаг. Но просмотрев все наивнимательнейшим образом, мы не нашли абсолютно ничего, кроме его подписи — новой подписи, какой я еще не знала. Однако даже на латинице она читалась, как «Alex…»

— Между прочим, очень талантливо, — заметил Нино. — А что, если твоего мужа похитили и привезли сюда не как биолога или ученого-химика или физика, уж не знаю, кто он у тебя на самом деле… А как художника! Что, если у него была какая-нибудь тайная мастерская, где он творил, писал свои картины, а потом продавал за огромные деньги?!.