Молодой король говорил недовольным и раздраженным тоном: для Генриха было крайне важно восхищение зрителей.

– Это большая арена, сир, – дипломатично сказал Вильгельм. – Ей не придется вас много видеть.

Генрих недовольно хмыкнул себе под нос.

– Вы правы, – заявил он, но таким тоном, чтобы Вильгельм понял: король лишь милостиво соглашается с ним, но его мнение не изменилось.

Осмотрев прилавки, Генрих отправился к себе в шатер надевать доспехи. Вильгельм последовал его примеру и, ожидая, пока оруженосец принесет все необходимое, мысленно готовился к предстоящей схватке. Перед его шатром Рис внимательно проверял сбрую. Его преданность Вильгельму усилилась после сообщения о смерти Ричарда де Клера. Он умер не в сражении, а от заражения крови. Причиной была старая рана на ноге, которую он отказывался должным образом лечить. Его дети, девочка шести лет и мальчик трех лет, оказались под опекой короля, и теперь их огромное наследство перетекало в королевские сундуки. Хотя Вильгельм плохо знал Ричарда де Клера, тот ему нравился, и Маршал присутствовал на поминальной службе в его честь. На Риса эта смерть очень сильно подействовала, и, стоило ему выпить лишний кубок вина, как он начинал предаваться воспоминаниям, жалеть о прошлом и пускать пьяную слезу.

Когда Вильгельм поправлял на поясе ножны, появился Вигайн с кусками холодной гусятины, завернутыми в листья лимонного дерева, буханкой хлеба, сушеными фруктами и фляжкой с вином.

– Я делал ставки с другими секретарями и писарями, – сообщил он, выставляя принесенную еду на разборный стол, который легко можно было убрать в седельные вьюки.

Вильгельм приподнял брови. Ему было интересно.

– И кто на что ставит?

– Я поставил на то, что ты и наш господин Генрих получите большую часть выкупов.

– Ты считаешь, что поступил разумно? – Вильгельм покачал головой. – Надеюсь, ты не поставил на это последнюю рубашку.

Вигайн улыбнулся.

– Я поставил две рубашки. Теперь, после того как мы начали выигрывать, я возмещаю убытки прошлого года.

– Не знаю, говорит это о твоей вере или твоей глупости.

Вильгельм развернул один из листьев и попробовал кусочек гусятины. Вигайн весело пожал плечами.

– В прошлом году я пребывал в унынии, но потом увидел, как ты ежедневно тренируешь рыцарей, даже когда землю покрывал снег, и я слышал, как они жаловались, словно старухи.

Вильгельма рассмешило это сравнение.

– Теперь нас никто не сможет победить.

– Твоя вера похвальна, но почему другие стали с тобой спорить? – поинтересовался Вильгельм. – Значит, они считают, что ты проиграешь.

Он проглотил еще один кусочек гусятины, затем попросил оруженосца убрать продукты в седельные вьюки, пока он все не съел.

– Потому что вы только сейчас начали добиваться успехов, а они помнят, какими вы были раньше. Некоторые говорят, что молодой король – нахальный и много о себе мнящий, но никчемный прожигатель жизни, а его отряд – эго щеголи и пижоны, которым все наскучило и среди которых не найдется ни одного по-настоящему закаленного в боях рыцаря, – говоря это, Вигайн выглядел виноватым.

– В таком случае они будут разочарованы, не так ли? – Вильгельм опустил руку в кошель и положил горстку серебра на поспешно протянутую ладонь Вигайна. – Поставь и это. Давай посмотрим, чего может добиться молодой и нахальный прожигатель жизни вместе с отрядом пижонов и щеголей с не закаленными в боях мечами.

* * *

Схватка получилась напряженной, быстрой, а временами такой же жестокой, как настоящая война. Копыта боевых коней топтали весеннюю траву, куски земли взлетали вверх. К середине дня кони стали скользить по грязи, в которую превратилось поле. Вильгельм несколько раз менял коней, стараясь, чтобы его жеребец всегда был свежим. Выбирая животное, он учитывал и характер почвы.

Генрих вел себя бесстрашно и возглавлял отряд, все время оставаясь впереди. Это добавляло забот Вильгельму, которому приходилось поддерживать его темп и отражать удары, угрожавшие молодому господину. Однако напряженные тренировки на протяжении всей зимы давали плоды. Отряд Генриха сражался сплоченно, в нем каждый знал свое место и свои обязанности и помогал другим. Вместе они яростно штурмовали поле. Генрих смеялся, когда вел отряд против французских рыцарей, которые только что освободились после столкновения с другим противником. Сопротивление было сильным, но Вильгельм давил, выискивая слабые места соперников, и знал, что они скоро сломаются. Удар его булавы сбил одного француза, и Вильгельм схватил поводья его коня.

– Сдавайся! – приказал он, наматывая поводья на кулак и одним глазом наблюдая за поверженным противником, а другим за Генрихом, оказавшимся в центре схватки. Однако рядом с молодым королем находились Болдвин де Бетюн и Роджер де Гожи.

Вильгельм успокоился и обратил все свое внимание на противника, который пытался вырвать у него коня. К тому времени, как Вильгельм заставил его сдаться, остальные французы разбежались. Отряд молодого короля, включая Роджера и Болдвина, преследовал их. Генрих остался позади, договариваясь о выкупе с побежденным противником.

– Думаю, что нужно еще потренироваться, – заявил Вильгельм, присоединяясь к молодому господину. – Что случится в сражении, если они все разбегутся в разные стороны, гоняясь за противником?

Из-под нового блестящего шлема Генриха послышался приглушенный смех.

– Я слышал рассказы о том, что вы вытворяли в Дринкурте – о том, как вы бросились вперед, совершенно не думая о последствиях.

– Это было мое первое сражение, а я сам был зеленым юнцом, – ответил Вильгельм.

Генрих склонился к нему и похлопал по плечу.

– Вы снова ведете себя как старуха, – поддразнил он. – Если вы собираетесь читать им лекцию, то нам нужно вначале их поймать. Вероятно, по пути мы поймаем и еще нескольких французов!

Он пришпорил коня и поскакал в ту же сторону, где исчезли остальные.

Через некоторое время Вильгельм с молодым королем въехали в город Анет и спустились с горы к центру. По пути Вильгельм запустил руку в седельные вьюки, пошарил там и достал гусятину и хлеб. Генрих отцепил флягу с вином от луки седла, затем они с Вильгельмом сняли шлемы и быстро поели, запивая пищу вином. Генрих делал глоток вина после каждого куска гусятины.

– Мне нравится такая жизнь, – заявил он, утирая губы манжетой. Глаза его светились от удовольствия.

Вильгельм согласно кивнул, потому что тоже ее любил. Они с молодым королем в этом были похожи. Трубадуры пели о радости, которую испытывает рыцарь, несясь с копьем наперевес ясным весенним утром, о том, как бурлит кровь, о смелости, возбуждении и жажде славы. Все это было так. Если же приходилось сражаться под холодным дождем, на хромом коне, в ржавых доспехах и день складывался неудачно, то рыцарю хотелось свернуть трубадуру шею. Но в эти минуты такого желания не возникало: ведь в жизни все происходило как в песне.