И вот тогда понеслось-поехало! Эрос наконец-то начал действовать. Еще не освободившись полностью от липкого страха, не выбирая выражений и средств, не разбирая дороги, путая мысли с поступками, грезы с розгами, кровь с черным вином — он таки дорвался до тела Палермо.

Палермо лежал на животе в метре от Кондрата. Замер, протянув руку к другу. Словно пытался что-то передать или принять от него, да не дотянулся.

Странное, страшное дело, но Гапона уже не было жалко. Палермо было жаль до жути! До ногтей, впившихся в кожу, до слез, до…

Первым делом Эрос заглянул в безоблачные, но такие далекие глаза Палермо, затем в его гемизер. Щелкнул по иконке гемомейла — в нем список всех файлов, электронных близнецов заповедных гносисов, доставленных Палермо добросовестным почтальоном Кровью… «Ох, ни фига себе, сколько их здесь! — ошарашенный длиной списка, Эрос нервно вздыбил волосы. — Как же я разберусь, какой из них убийца?!.. Постой, постой. У меня ж такой же должен быть. За минусом одного файла. Того гребаного скорпиона, что ужалил Палермо…»

Прижав к груди, к самому сердцу гемизер друга — шкатулку с его убийцей, драгоценней которой он сейчас не мог себе даже представить, Эрос метнулся к дивану. Там лежал его гемизер. Как он туда попал, одному Богу известно! Эросу нужно было сделать три шага, всего три уверенных шага, чтоб выяснить, какого файла нет в его списке. Чтоб вычислить гносис-убийцу, фатальное знание, способное убить человека и… и… В тот момент, когда Эрос очертя голову летел к своему гемизеру, он понятия еще не имел, что предпримет, когда обнаружит роковую фишку, посылаемую его друзьям рулеткой Кондрата. В тот момент Эрос мог думать о чем угодно, но только не о главном — о спасении… Возможно, поэтому, сделав два слепых, шальных шага, он поскользнулся на какой-то дряни — кожуре или разлитом вине — и упал. Рухнул, обрушившись всем телом на хрупкий корпус гемизера, прижатого к груди. В тот же миг что-то звучно хрустнуло, Эрос взвыл от резкой боли: «Черт! Неужто ребро сломал?!» Осторожно, боясь причинить себе новую боль, он вытащил из-под себя руку. Корпус палермовского гемизера треснул, сломался на две неравные части. Дисплей погас. «Нет!! Только не это! Мамочка моя, что ж ты мне не поможешь?!» — Эрос беспомощно зарыдал, согнувшись в три погибели над разбитым прибором. Вдруг юноша швырнул чужой гемизер об стену — коротко вспыхнув, электронная копилка смерти разлетелась вдребезги. Тут же в нос ударил запах горелой пластмассы. Все было кончено.

«Это конец! Теперь мне тот фашистский файл в жизни не найти, — Эрос сидел на полу, тупо раскачивался из стороны в сторону, точно китайский болванчик. — Смотаться, что ли, в больницу? — Эрос перевел на друга вялый, обреченный взор. Вдруг ударил кулаком об пол. Еще раз! Еще!.. Вновь заплакал — по-детски, шмыгая носом, не раскаиваясь ни в своей слабости, ни в своей вине. — Нет, не успею. Палермо не станет ждать. Кондрат… он совсем плох. Хуже покойника… Что же делать?!»

— Александр Иванович, помогите!! — крикнул, не доходя до дивана. Эрос впервые решился взглянуть на врача. Безмолвный профиль его был прост и совсем не страшен. Будто он простил юношу, пребывая в глубоком беспамятстве или уже перейдя роковой рубеж… Эросу показалось, что он видит, как украдкой поднимается и опускается грудь врача. Ему так хотелось верить, что он не единственный живой в этой проклятой комнате.

Эрос дернул на себя свисавшую с дивана руку врача, закричал почти над самым его ухом:

— Александр Иванович, очнитесь, прошу вас!

Поддавшись внезапному напору юноши, тело врача сдвинулось с места, голова безжизненно опрокинулась на пол. Взору Эроса открылась зловещая темно-малиновая клякса, расплывшаяся чуть ниже и правей макушки. Он инстинктивно отпрянул, в бессилии закусил губу. «Вот кретин, на хрена я его бутылкой?! Он пытался помочь мне. Второй раз пытался… Так, сосредоточься, вспомни. Что он шептал в первую минуту, когда я ударил? Что-то очень неразборчивое, типа „Ален… сознание… постоянно… любовь… песня… спасти…“ Черт, что еще за песня? Что значит „Ален“, „сознание“ и „постоянно“? Может, Ален уже пришла в сознание и постоянно вспоминает обо мне? Как же, раскатал губу! Ты ее, можно сказать, скинул с лестницы, едва не убил, а она должна тебя вспоминать! Разве что матюками. Эх, надо бы съездить в больницу, проведать ее, может, она и вправду… Не успею, блин! Но при чем же тут песня? У-у-у! Так, не ныть, разгадка должна быть на поверхности, на расстоянии вытянутой руки. Если песня, то скорее всего в формате мп3… От какой песни Ален больше всего тащится? А фиг его знает. По-моему, у нее одна любовь на уме… Правильно, любовь — ее любимая песня! И не просто песня, а в формате мп3! Получается так: Ален пришла в сознание и пыталась рассказать доктору о файле Любовь. мп3. Причем постоянно вспоминала о нем… И что? Да ничего! Кондрат этот файл тоже не один раз вспоминал, а я… А я ни сном ни духом! Но, по всей видимости, есть в этой эмпэтришной любви что-то очень значимое, мощное, раз о ней все говорят. Похоже, один только я ничего не знаю о ней. Нужно ехать! Нет, нет и еще раз нет! Пустая потеря времени!.. Так, спокойней, еще раз оценим ситуацию. Нужно срочно раздобыть файл Любовь. мп3. В нем, вероятно, ключ ко всему этому кошмару. Любовь. мп3 — либо спасение, либо смерть. О файле что-то знает Ален. Но она далека. И неизвестно, действительно ли она пришла в сознание. Надолго ли… Вот если бы Ален вернулась домой. Домой… Стоп! В комгеме Ален наверняка осталась эта чертова Любовь! Конечно, осталась. Ведь с Ален все и началось, с того дня, как она убрала фильтр и скачала этот дикий файл. Теперь лишь бы Петр Василии был дома. Страшно, конечно, идти к нему сейчас, попросить… Он-то должен знать, кто помог его дочери упасть с лестницы. Но не убьет же он меня? Петр Василии разрешит, я его обязательно уговорю и… разыщу Любовь. мп3. А потом… Потом ясно будет: либо пан, либо пропал…»

Выскочив из квартиры Гапонов — в коридоре Эрос споткнулся о чью-то обувь, это придало его бегу дополнительное ускорение, — полетел вниз по лестнице, перепрыгивая через одну-две ступени. Пронесся вдоль дома — Ален жила в крайнем, пятом подъезде, — взлетел на четвертый этаж. Наконец встал перед дверью, еще по-советски обитой дерматином. Замер, вмиг позабыв, какого черта ему здесь надо.

Отдышался и… живо представил себе, как звонит в дверь Тимченко, а ему открывает Ален.

Он тогда, конечно, остолбенеет, вытаращится на нее изумленно и в конце концов выдаст такое, что ни в какие ворота: «Ален, это ты?!» — «Я, а кто же? Так страшно выгляжу, что не узнал?» Ален выйдет к нему бледная, но очень красивая. Глаза станут еще больше, синь — проникновенней, будто вымытая под дождем. Или, скорее, слезами омытая. Он улыбнется и, больше ни слова не говоря, нежно ее обнимет.

Эрос нажал кнопку — в ответ из-за двери на него заголосил зычный звонок. Но открывать никто не спешил. Выждав секунд пятнадцать, Эрос опять позвонил, и опять тот же результат — заливающийся, наверное, всеми известными голосами птиц и зверей звонок, а за ним — совершенная тишина. Ни шороха, ни шаркающего шага — абсолютно никакого звука. Эрос постоял еще минуты две, переминаясь с ноги на ногу, будто ужасно хотел в туалет. Вздохнул, покачал сокрушенно головой и уже собрался было уходить, да вдруг что-то почудилось, послышалось. Мигом приложил ухо к двери — вдруг Ален там, стоит ни жива ни мертва, дышит тревожно, боясь выдать себя… Прижался к двери — а та и открылась.