там с обеспокоенными лицами. Неудивительно, что София нечасто навещала родительский дом. Если они всегда выглядели вот так, будто ждали землетрясения, на уютный семейный вечер не стоило и рассчитывать.

Но едва София и Давид появились, хозяева дома вскочили на ноги и, вместо того чтобы выпроводить незваных гостей, начали зазывать на чай. Отказы потонули в радостных воплях Милы. Переглянувшись, София и Давид кивнули друг другу. Не было ничего страшного в ещё одном чаепитии. Так подумал Давид, но он не учёл мотивов своей спутницы: она осталась вовсе не для того, чтобы провести больше времени с семьёй.

– А что, к чаю ничего нет? – уточнила она, получив большую чашку, наполненную до краёв.

На середину стола опустилось что-то сухое и тёмно-зелёное.

– Дай угадаю, печенье из брокколи? – мрачно уточнила София.

– Нет, – любезно пропела госпожа Михельсон, – сегодня из шпината.

– Неужели нет даже какого-нибудь пирога с джемом? Или хотя бы чёртовой шоколадки?

– Следи за языком, девочка! – предупредила её мать.

– Я очень внимательно слежу за ним и точно знаю, что он будет не в восторге от твоих кулинарных опытов, – она изобразила, что её тошнит. – Он хочет, чтобы я положила на него что-нибудь действительно съедобное.

Давид покосился на Софию, не узнавая её. В лаборатории это была кроткая умница, подающий надежды учёный. Когда он встретил её «на задании», она показалась деловой, собранной, крутой. «Я просто вырубила двух мафиози и оставила их там». Но теперь…

– У нас никогда нет ничего сладкого, – пожаловалась Мила. – Мой язык давно грустит.

– После таких посиделок лучшее, что попробует мой язык за день, будет язык моего парня, – заявила София, хлопнув Давида по плечу.

Это было дерзко, вызывающе и глупо. Он вспомнил выражение «испанский стыд», когда тебе неловко за то, что делает или говорит другой человек.

Михельсоны выглядели возмущёнными, Мила смотрела на сестру во все глаза, зажав рот ладонью. На её щеках появился румянец. Давид и сам чувствовал, что начинает краснеть.

Однако, вопреки его ожиданиям, хозяева дома не выгнали наглую дочь и её жениха. Вместо этого, стиснув зубы, госпожа Михельсон поставила на стол луковые крекеры.

– Это уже получше, – вздохнула София.

На несколько минут воцарилась тишина. Давид пытался понять причину, по которой они до сих пор не покинули этот дом. Но София не выглядела так, как будто срочно хотела выйти за дверь. Нет, ей доставляло удовольствие то, что она так легко могла вывести родителей из себя. Обычно таким занимался Давид. Со стороны выглядело паршиво…

Наконец ситуация показалась подходящей, чтобы раскланяться. Но в тот момент, когда Давид поднялся со стула, намереваясь попрощаться, в дверь постучали.

В ту же секунду вернулась прежняя, собранная, взрослая София. Она тоже встала, распрямив спину, с её лица пропало брезгливое выражение, глаза цепко пробежались по комнате. Она явно приметила дверь во двор и пару окон, через которые можно было выскочить.

Госпожа Михельсон выглядела лишь слегка удивлённой. Она вышла из столовой, а вернулась в компании седого мужчины с абсолютно белой короткой бородой. На вид ему было около шестидесяти, но это были подтянутые, энергичные шестьдесят. Яркие голубые глаза с прищуром быстро нашли Софию, тонкие губы расплылись в мягкой улыбке.

– Пастор Лука! – воскликнула в свою очередь та и радостно подошла к гостю.

Он протянул руки ладонями вверх, и София доверчиво вложила в них свои. Его длинные пальцы сжали её кисти и тут же отпустили.

– София, – произнёс он, и именно так приветствуют ребёнка, которого рады наконец увидеть.

Господин Михельсон встал и пожал пастору руку. Мила просто помахала. Затем все пристально посмотрели на Давида.

– Это… – София сцепила перед собой руки, глядя куда-то в сторону, – это Давид, – представила она.

– Давид? – уточнил пастор Лука доброжелательно, но в одно слово он вложил столько смысла, что всем стало ясно: следовало уточнить, с какой стати этот «Давид» объявился в доме Михельсонов.

– Он жених Сони! – воскликнула Мила радостно.

Светлые брови пастора удивлённо взлетели. Он кивнул новому знакомому, а затем с любопытством взглянул на Софию. Та смущённо улыбнулась ему и опять отвела взгляд.

– Пастор Лука – хороший друг нашей семьи, – пояснила госпожа Михельсон.

– Да, я проезжал мимо и подумал, что давно не заезжал к вам.

– Четыре недели! – уточнила Мила, жуя крекер.

Он добродушно улыбнулся и развёл руки, будто бы прося простить его:

– Непозволительно давно. А с тобой, София, мы, кажется, не виделись уже больше трёх месяцев.

Она закусила губу.

– Простите, у меня было очень много дел.

Пастор многозначительно взглянул на Давида.

– Понимаю…

– Нет, – София махнула в сторону «жениха», – у меня появилась работа. Я вам говорила.

– Да, разумеется. В лаборатории.

Она кивнула.

– Я бы хотел, чтобы ты больше рассказала мне об этом.

Еще один кивок. И вдруг София подняла на него взгляд. Будто её озарила гениальная идея. Посмотрела на Давида, снова на пастора.

– А может, мы можем зайти к вам на чай прямо сейчас? – спросила она. – То есть мы с Давидом уже собирались уходить. Но раз мы в этой части города, почему бы не зайти в гости и к вам?

– Я был бы счастлив, – тепло отозвался пастор Лука, а затем обратился к хозяевам дома: – Прошу прощения, что не задерживаюсь, по правде говоря, я заехал лишь выразить почтение. Мне необходимо ехать домой, чтобы покормить Бастиана.

Те понимающе закивали. Кажется, таков и был их план. Для чего только?

Давид пока не совсем понимал, зачем им было навещать священника, но решил просто молчать и ждать. Хороших идей, куда идти дальше и что делать, у него всё равно не было.

Сухо попрощавшись с родителями, София вышла на улицу. Давид даже сказал что-то вроде «спасибо за гостеприимство», но, когда никто ему не ответил, тоже покинул дом.

Пока на дорожке из гравия они ждали пастора, София зашептала:

– Пастор Лука знает про меня всё. И он может нам помочь. Я не знаю, почему сразу не подумала о нём… Наверное, было стыдно, что давно с ним не разговаривала.

Или увидела повод побесить родителей?

– Я думал, семья старалась держать в секрете твои особенности.

София кивнула:

– Да, но когда они ещё не полностью разобрались, что со мной, мама решила, что я одержима бесом. Меня отвели в местную церковь, и пастор Лука попытался им помочь. Если честно, это ему нужно сказать спасибо, что меня не проткнули осиновым колом или что-нибудь в таком духе. Он убедил – и продолжает убеждать – мою мать, что дьявол не имеет ко мне никакого отношения.

– И как он всё это объясняет?

Скрипнула дверь. Чтобы завершить разговор, София ответила кратко:

– Научно.

А затем повернулась к пастору. Уже опускались сумерки, поэтому в своей чёрной одежде и с белоснежной улыбкой пастор Лука походил на Чеширского Кота, а точнее – на его парящую в воздухе улыбку.

– Машина на обочине. Пойдёмте, – предложил он, и вскоре они все оказались в