Дядь Вася опустошил полный стакан зубровки, забрался с ногами на стол.

— Нет, не получается! — закричал он. — Разве Ионыч с нами вчера на крыше не стоял? А? Ну-ка отвечайте!

— Стоял, дядь Вася! — хором ответили Пилонову.

— Во! — Дядь Вася поднял палец. — Так разве станет герой, защищавший детишек от членовредительских посягательств мертвецов, предлагать что-то насильническое?

И всем ни с того ни с сего показалось, что опять прав дядь Вася: раз Ионыч рисковал своей жизнью, защищая детишек, то и впрямь, он, наверно, не может ничего такого предложить, связанного с насилием. Какой толк герою насилием заниматься?

Колхозкин понюхал зубровку и скривился:

— Да погодите вы. То, что Ионыч — герой, это понятно. Но с чего вы решили, что герой не может предложить чего-то отвратительного, пусть и выпивши?

Народ переглянулся. Дуська наморщила лоб, изобразив движение мысли. Дядь Вася спрыгнул со стола, кулаком уперся Колхозкину в подбородок:

— Чего ты тут возникаешь, Колхозкин, а? Ты-то на крыше не стоял вместе со всеми, а в садике позорно укрывался!

— Я детишек успокаивал, — буркнул Колхозкин. — Ты, дядь Вася, прекрасно знаешь, что у меня к детишкам подход имеется, и чтоб не допустить паники среди детского населения я с ними был… Да, черт возьми, ты сам меня к ним и послал! — вспомнил он.

— А мне кажется, что ты просто-напросто струсил, Колхозкин! — заявил дядь Вася. Ионыч активно закивал: так активно, что едва не стукнулся лбом об угол стола.

Гуляки одобрительно зашумели.

— Колхозкин, пентюх плесенный, струсил! Сдрейфил, мамалыга ржавая! Горазд болтать, а сам трус, каких еще поганая метла не выметала! — раздавались выкрики.

Колхозкин так и подскочил.

— Да при чем тут это! — заорал он, покраснев от гнева. — Какая тут разница, струсил я или нет, если мы обсуждаем, подвигает ли предложение Ионыча к насилию или нет?

— Ага! — радостно воскликнул дядь Вася. — Все слышали! Сам в трусости признался, архаровец тучеротый!

— А раз он трус, и нам это стало точно известно, — вставил Ионыч под шумок, — то и слушать его крамольные речи необязательно.

— Правильно! — заявила Дуська.

— А еще бы лучше, — заявил Ионыч, смелея, — выгнать этого Колхозкина из-за стола!

— Точно! Хватит ему нашу водку пропивать! — поддержали Ионыча.

— Жрет на халяву и не краснеет!

— Да вы… — Колхозкин задохнулся от возмущения. — Да я ж вместе со всеми на водку скидывался!

— А нам это неизвестно! — был ответ. — А мы утверждаем, что ты врешь, Колхозкин!

— И фамилия у тебя подозрительная, не русская, — вставил Ионыч и скомандовал: — А ну-ка возьмите его и выкиньте вон!

Два дюжих молодца схватили Колхозкина под белы рученьки и потащили к выходу.

— И поколотить бы еще напоследок! — крикнул Ионыч.

— Это я щас. — Дуська встала, потирая руки. — Подержите-ка! — Дюжие молодцы застыли. Колхозкин тяжело дышал и от потрясения не мог вымолвить ни словечка. Дуська взяла низкий старт и с разбегу врезалась головой Колхозкину в живот. Колхозкин охнул, безвольно повис на руках молодцов. Дуська распрямилась, с презрением посмотрела на Колхозкина и плюнула ему в расслабленную харю. Гуляки заулюлюкали. Ионыч поднялся, хлопая в ладоши.

— Граждане! Позвольте слово, граждане!

— Говори, Ионыч! Говори, герой!

— Граждане! Давайте все аплодировать прекрасной даме!

— Верно! Верно говоришь!

Народ повставал и захлопал в ладоши.

— Молодец, дама! Как ты его, ух!

— Не дама, а просто умница!

Дуська важно раскланялась и величаво проплыла на место, к Феде под бочок. Потерявшего сознание Колхозкина в чем был, в ситцевой рубахе да джинсах, выкинули на крыльцо и заперли дверь.

— Не околеет? — спросил Ионыч у дядь Васи. — Мороз все-таки нешуточный.

Дядь Вася поднял голову из грибного салата и шальными глазами посмотрел на Ионыча:

— Кто?

— Неважно, — буркнул Ионыч со злостью: он был недоволен поведением дядь Васи, который проспал половину его триумфа. — Спи себе дальше.

— Это мы запросто, — сказал дядь Вася и уложил тяжелую голову в холодец.

Гуляние продолжилось.

Катенька, до того тихо слушавшая в своем уголке разговоры, поднялась и подошла к входной двери. Обернулась: на нее никто не обратил внимания. Все были заняты Дуськой, которая забралась на диван и пела русскую народную песню. Катенька накинула на плечи пальтецо, отворила дверь и вышла на улицу. На крыльце, затылком в снег, лежал поверженный Колхозкин. Снежинки печально опускались на перекошенное лицо человека, вырубленного ударом в живот. Катенька подошла к Колхозкину, прошептала:

— Дяденька, проснитесь, пожалуйста, замерзнете! — Она схватила Колхозкина за плечо, затрясла. — Дяденька, быстрее просыпайтесь!

Колхозкин не двигался. В сенях тем временем зашумели, заодевались.

— Сейчас мы этой так называемой Александре зададим! — послышался голос Ионыча, пьяный и похотливый. — Узнает, как с нами связываться!

— Перчить! — взвизгнул, брызгая холодцом, дядь Вася. — Перчить идем!

— Что за вульгарные словечки, дядь Вася? — Дуська захохотала. — Перец-то отрасти для начала!

Катенька вздрогнула, схватила Колхозкина за руки и потащила в тень, чтоб пьяная толпа нечаянно его не затоптала. К счастью, Колхозкин веса был небольшого, к тому же у крыльца оказалось скользко и тянуть жертву пьяного разгула оказалось несложно. Катенька оттащила его под самую стену: дверь как раз распахнулась, и на морозный воздух выбрались разгоряченные алкоголем и предстоящей миссией тела. Дядь Вася поскользнулся, смачно грохнулся и пребольно ударился копчиком об крыльцо. Добрый Федя помог ему подняться; остальные хохотали. Ионыч норовил пнуть упавшего дядь Васю в бок, но сам поскользнулся и чуть не упал; еле успел удержаться растопыренными пальцами за стену — как раз над тем местом, куда Катенька оттащила Колхозкина. Девочка зажмурилась: ей показалось, что Ионыч заметил ее и сейчас последует страшное наказание, но Ионыч не заметил. Пьяная компания, оглашая улицу неразборчивыми криками и удалыми песнями, двинулась по улице на восток.

Катеньку как током ударило: дверь-то! Дверь они заперли или нет? Она поднялась, подбежала к двери. Толкнула: дверь не поддалась. Катенькино сердечко чуть не остановилось: ей стало страшно, но не за себя, а за Колхозкина — а ну как умрет от переохлаждения? Она собралась с мыслями и потянула дверь на себя: дверь с натугой отворилась. У Катеньки отлегло от сердца. Открыла дверь нараспашку, подложила чью-то галошу, чтоб не закрылась, и потащила Колхозкина в сени. Еле дотянула до порога, втащила в прихожую наполовину и упала на пол, обессилев. Упала и схватилась за живот: больно.