Удар, еще удар, крик. Что-то тяжелое упало на пол и все стихло на секунду, а потом скрипнули половицы, хлопнула дверь холодильника. Мать теперь еле слышно постанывала, видимо, забившись в угол, боясь лишиться последних зубов.

Но самым страшным было то, чем могла закончиться такая потасовка, и чем она заканчивалась обычно: мать собирала вещи и уезжала к родителям, все еще живущим в нескольких десятках миль от их города. Ее не волновало то, что она оставляет дочь с этим ублюдком, она не переживала, что девочка будет есть и как сможет сама ходить в школу, которая находилась в другом городе. Миссис Диллон всегда волновала только она сама, особенно после смерти Габриэля, и она не собиралась это скрывать или делать вид, что она лучше, чем была на самом деле.

– Бетани! – закричал отец, вдруг вспомнив про дочь. Скорее всего, пиво закончилось, и он хотел отправить ее в магазин за очередной порцией – их семью там уже знали и без проблем продавали пару литров.

Девочка тихо, чтобы не скрипнул старый диван, отдающий запахом плесени, дернула за шнур, свисающий с потолка – свет погас, – прокралась в самый угол, туда, где наставлены стеллажи со старыми банками, запчастями, инструментами, пакетами с одеждой. Там, у самой стены, куда мог протиснуться только ребенок, она устроила себе укрытие, свалив пару одеял, обоссанных ей самой в детстве и все еще хранящих слабый шлейф запаха мочи.

Дверь в подвал открылась.

– Бетани, срань ты господня. Я же знаю, что ты тут, – язык у отца заплетался, но, очевидно, до кондиции он еще не дошел, раз мог внятно формулировать мысль. – Да и черт с тобой.

Еще секунду задержавшись на пороге, мистер Диллон собирался уже уйти, когда услышал шорох в дальнем углу подвала, – девочка задела рукой стеллаж. Бормоча себе под нос, он начал спускаться. Шаг, еще один…

А потом раздался грохот, крик и стук чего-то тяжелого – гораздо тяжелее, чем недавний звук с кухни. Воцарилась тишина, слаще которой не было ничего в мире. Тишина свободы от гнусного тирана, измывающегося над своей семьей.

Заскрежетал стеллаж. Бетани вылезла из своего укрытия и дернула за шнурок. Вспыхнувший свет озарил старый диван, пахнущий плесенью, грязный, давно не мытый пол и тело, лежащее в луже крови. Мистер Диллон, ее отец, умер, разбив голову о так некстати подставленные прямо под лестницу банки, упав с лестницы, на которой так некстати чудесным образом оказалась подпилена ступенька.

***

– Убил? – переспросила Бетани.

– Да… Я… не знаю… Просто это так странно. – Габриэль замолчал, и девушка положила руку ему на плечо, успокаивая и пытаясь стать чуть ближе.

– Ты можешь мне все рассказать, Гейб, – прошептала девушка. – Ты же в курсе? Да?

– Да, – улыбнулся он и посмотрел на нее, словно видел впервые. – Это капец как трудно, Бет. Сказать такое. И я… Я сам не знаю, делал этого или не делал. Но это, кажется, еще страшнее. Понимаешь?

– Если ты мне не расскажешь все, боюсь, я не смогу понять.

– Ладно, – молодой человек вздохнул, потер нахмуренный лоб и решился. – Первый раз это случилось несколько месяцев назад. Я… я проснулся в луже крови – ничего не помню, жутко болит голова. А рядом на подушке… лежало самое настоящее сердце. Готов поспорить – это было человеческое сердце, Бет.

– Что? – нахмурилась Бетани. – Как такое можно забыть, Гейб? Да и… ты что… какой-то маньяк или…

Поежившись словно от налетевшего порыва ветра, девушка оглянулась по сторонам. Только один вопрос был сейчас важен, и ответ на него, кажется, Бетани не нравился: «Могла ли она допустить, что он и правда сделал это?».

– Я не знаю! Черт! Я понятия не имею, Бет! – Габриэль начал ходить взад-вперед, запустив в волосы пальцы, желая вырвать их вместе с мыслями, которые не замолкали ни на минуту.

– Ты сказал, первый раз… был еще второй? – Девушка не отводила от него взгляда, прикидывая, сможет ли быстро добежать до машины, и судорожно вспоминая, где оставила ключи.

– Черт, черт, черт!!! Да! Черт побери, был второй… – голос молодого человека сорвался на крик. Глаза бегали, не решаясь остановиться в какой-то одной точке. – То же самое – я дома, лужа крови. Проклятое сердце рядом, Бет. Я что схожу с ума?

Он уставился на девушку и тяжело дышал, словно только что вылез на берег. Он видел в ее глазах испуг, видел в ее глазах панику. Но, несмотря на это, она не двинулась с места, не убежала.

– Не больше, чем каждый из нас, – усмехнулась Бетани. – Но от этого понимания не становится легче.

Габриэль опять посмотрел на нее и усмехнулся. Другой реакции вряд ли стоило ожидать – она боялась его.

– Ты не бойся, я вполне мирный до захода солнца, – пошутил он.

Бетани молчала, пытаясь заглянуть в его оливкового цвета глаза и понять, что он чувствует и говорит ли сейчас всю правду. Она вдруг подумала, что перед ней какой-то чужой, совершенно незнакомый человек, с которым они провели лишь одно лето давно, еще в юности, а потом… Что она знала о нем? Что он прилично катается на серфинге, хотя она сама всегда его подначивала и смеялась над его настоящим талантом. И все. Больше она не знала о нем практически ничего.

– Думаешь о том, что не знаешь меня? Верно? – хмыкнул Габриэль. – Я и сам так думаю – я не знаю себя.

– Но… Чьи это были сердца, Гейб? – пришла в себя Бетани.

– Я… могу лишь догадываться, потому что… никому не рассказывал об этом и, конечно, не вызывал полицию. Но в тот же день, когда я находил эти… подарки у себя на подушке, в городе находили труп девушки.

– Девушки? – Она поежилась и обернулась назад на парковку. Показалось, что мелькнула чья-то тень между их машин, и стало жутковато. Ей было страшно остаться с ним и страшно уйти. Пустынный пляж теперь казался не такой уж хорошей затеей.

– Только те, с кем я спал, – ухмыльнулся Габриэль.

– Хорошо, что ты можешь шутить об этом, Гейб, – нахмурилась девушка.

– Я не шучу. А эта улыбка… Это истерика, Бет.

Он уткнулся головой в колени и обхватил голову руками. Это все казалось плохим сном, наваждением. Все эти убийства… Необходимость скрывать это, прятаться и каждое мгновение ждать, что тебя найдут. Иногда он уже готов был сам пойти с поличным и сдаться, лишь бы прекратить вздрагивать на каждый шорох, на каждый звонок, на