– Или можете на самом деле давать мне уроки, – кротко сказала Маргарет. – Я всегда хотела выучить этот язык… и думаю, вам не впервой выступать в роли наставницы?

Услышав это, леди Каролина остановила на ней взгляд, и Маргарет стойко его выдержала.

– Не впервой, – согласилась леди Каролина, неспешно улыбнувшись. – Очень хорошо.

Элиза предполагала, что они устроятся в салоне: она и Мелвилл в своей части комнаты, а леди Каролина и Маргарет – на диване. Тесновато, конечно, но уютно и по-дружески. Однако сегодня леди Каролина отвергла эту идею.

– Тут недостаточно места, – заявила она, подзывая к себе Маргарет. – Мы расположимся в гостиной.

– Но… что насчет присмотра с вашей стороны? – спросила Элиза.

Взрослой даме, к тому же вдове, дуэнья требовалась меньше, чем незамужней барышне, однако написание портрета – занятие с личным оттенком, поэтому было бы мудро обеспечить себе компанию.

– Мы будем заглядывать каждые полчаса, чтобы убедиться, что не происходит ничего предосудительного, – жизнерадостно пообещала Маргарет, и они удалились.

Вот так все и вышло. После ухода наставницы и ученицы в салоне стало очень тихо, а щеки Элизы время от времени вспыхивали без всяких на то причин.

«Ничего предосудительного не происходит, – твердила она себе. – Ты не делаешь ничего плохого».

Пусть это было несправедливо с ее стороны, но ей хотелось, чтобы Мелвилл не глазел на нее столь откровенно. Из-за этого рука нетвердо держала карандаш, а линии из-под него выходили дрожащие, чего с ней не случалось уже много лет.

Элиза мимолетно подумала, что сказал бы Сомерсет о ее нынешнем занятии… и немедленно отбросила эту мысль. Они с Сомерсетом были друзьями, не более того. И едва ли даже друзьями, ведь за последние несколько дней обращались друг с другом весьма… несмело, мягко говоря. Эту мысль она тоже отбросила и попыталась спасти безнадежно испорченный первый рисунок – лицо Мелвилла.

– Должно быть, у вас был выдающийся учитель рисования, – заметил он, когда Элиза начала набрасывать его профиль заново.

– Да.

Мистер Браббингтон, нанятый по рекомендации ее дедушки, и сам был портретистом.

– А ваш дедушка тоже приложил руку к вашему образованию?

– Да, – снова ответила Элиза.

Когда она была маленькой, вся семья проводила лето в Бальфур-хаусе. Пока ее кузины играли на лужайках, Элиза пробиралась в студию дедушки, чтобы понаблюдать за его работой. Сначала он лишь терпел ее присутствие, если она сидела тихо и не отвлекала его, а затем постепенно, очень нескоро, признал, что у внучки есть способности, и стал относиться к ней почти как к помощнице.

– Вам сильно его не хватает? – спросил Мелвилл.

Их глаза на секунду встретились, а потом Элиза перевела взгляд на лист бумаги. Своими вопросами Мелвилл понуждал ее к открытости, но обсуждение наедине таких сокровенных тем было ей не по душе.

– Да, – повторила она.

Старший мистер Бальфур скончался, когда ей было всего пятнадцать. С его уходом она лишилась единственного союзника в семье (кроме Маргарет), который видел в ней нечто большее, нежели товар для обмена.

– А вашего покойного мужа? – продолжил расспросы Мелвилл.

Элиза подняла на него ошеломленный взгляд. Какая дерзость!

– Вы задаете слишком много вопросов, милорд! – сказала она, желая дать скорее отповедь, чем ответ.

– А вы от них уклоняетесь, – заметил граф. – Я бы хотел, чтобы вы этого не делали.

– Почему?

– Мне хочется узнать вас получше. Вам знакомы такие намерения?

– А если я начну задавать вам множество личных вопросов, – парировала Элиза, – вы без смущения ответите на все?

– Конечно. Можете спрашивать меня о чем угодно.

Элиза вздохнула. Следовало ожидать, что он ответит подобным вызовом.

– Поскольку я мало о вас знаю, помимо того, о чем рассказывают клеветнические слухи, не представляю, с чего начать, – уклонилась она от разговора.

– Тогда давайте начнем с того, о чем рассказывают клеветнические слухи, – предложил Мелвилл. – Не стесняйтесь! Обещаю отвечать правдиво.

Когда Элиза замешкалась с вопросом, он взмахнул рукой, словно подстегивал лошадь. Ее охватило неподобающее желание эпатировать собеседника, хоть на мгновение пошатнуть его неутомимую жизнерадостность. Она положила карандаш и скрестила на груди руки.

– Говорят, все Мелвиллы сумасшедшие, – выложила она худшее из всего, что пришло в голову.

Собеседник задумался.

– Уверен, вы согласитесь, что мне трудно оценить с этой точки зрения самого себя, – начал он. – Своего деда я не знал, поэтому о его душевном здоровье сказать ничего не могу, но он определенно был сущей бестией. Именно по этой причине мой отец сбежал за границу, как только представилась возможность, и не возвращался до самой кончины старика. Что-то еще?

– Вас называют распутником, – бесстрашно поведала Элиза.

Ее мать лишилась бы чувств, услышь она такое из уст дочери.

– Должен признать, я отдал несколько лет доскональному изучению нижних юбок, – задумчиво ответил Мелвилл. – Но не думаю, что увлекался этим значительно сильнее, чем любой другой джентльмен нашего круга.

– Неужели? – скептически поинтересовалась Элиза.

Она слышала иное.

– Общество с наслаждением приписывает мне сверхъестественный шарм. И потому предполагает, что любая леди, осмелившаяся со мной заговорить, безнадежно в меня влюблена, что всякая женщина, с которой я танцевал, – моя любовница и что незамужняя девица, пересекшая мою тропу, нуждается в защите. Это началось еще в мои школьные годы.

В его голосе не было злобы, он не пытался оправдаться, по-прежнему улыбался, словно такое отношение никоим образом его не волновало. Но Элиза неуверенно поглядывала на него, раздумывая, не зашла ли эта игра слишком далеко.

– Что еще? – поощрил он.

Она поколебалась.

– Полноте, леди Сомерсет, до сих пор у вас получалось довольно недурно.

– Говорят, в Бате вы очутились из-за какого-то скандала, – решилась Элиза.

– Именно это я и имел в виду, – сказал Мелвилл, сардонически изогнув бровь. – Куда бы я ни отправился, все решают, что я убегаю от скандала.

– Говорят, в него вовлечено семейство Паулет, – продолжила Элиза, и улыбка наконец стерлась с лица Мелвилла.

– Все-то они знают, – проронил он.

– Они знают, – триумфально возвестила Элиза и взяла карандаш, чтобы вернуться к наброску.

Отвечать на это Мелвилл явно не желал.

– Вам есть что добавить по данному вопросу, милорд?

– Миледи, – внезапно рассмеялся граф, – вы могли бы отпраздновать победу более милосердно. Тем не менее в этом вопросе я сдам позиции, ибо соображения деликатности запрещают мне его обсуждать.

– Именно! – еще с большим триумфом воскликнула Элиза.

Мелвилл, снова рассмеявшись, сложил руки в притворной мольбе.

– Замрите! – скомандовала она, торопясь передать на бумаге выражение его лица, но оно изменилось так же быстро, как волна соскальзывает с берега.

Элиза вздохнула.

– Вам со мной очень трудно? – спросил Мелвилл скорее шутливым, чем извиняющимся тоном.

– Нет-нет, –