– Предельно серьезно, – кивнул Мелвилл. – Вы согласитесь?

– Цель – поместить его на первой странице ваших книг? – пожелала убедиться Элиза.

– Да. Меня заверили, что это поможет расширить круг читателей.

– Той славы, которая у вас уже есть, недостаточно? Существует ли в бомонде хоть одна леди, незнакомая с вашими книгами?

– Бомонд, пусть нам и не нравится так думать, составляет крохотную часть Англии, миледи, а мне хотелось бы, чтобы мои поэмы прочитало как можно больше людей.

Элиза молча обдумала эти слова.

– Я понимаю, что столь неприличествующие джентльмену побуждения не вполне согласуются с моей обычной беспечной joie de vivre[9], – добавил Мелвилл.

– Но если этот портрет так важен, почему вы просите меня? Я училась очень недолго, и если удобство работы со мной – единственное преимущество, вы с таким же успехом могли бы обратиться к мистеру Бервику. Говорят, он очень талантлив.

– Конечно мог бы. Но тогда пришлось бы с ним разговаривать, миледи, а мне это претит. Я бы предпочел, чтобы мой портрет создала прекрасная женщина, а не какой-то фанфарон.

– Думаю, именно по этой причине мне не следует соглашаться, – засомневалась Элиза.

Слова Мелвилла отчасти польстили ей (не каждый день ее называли прекрасной), отчасти привели в уныние, ибо свидетельствовали о том, что граф выбрал ее только из желания пофлиртовать.

– Я не попросил бы вас, если бы не считал, что вы справитесь, – сказал Мелвилл неожиданно серьезно, чем ошеломил Элизу.

Куда вдруг подевалось его обычное легкомыслие? Как и вчера вечером, услышав от собеседника такую похвалу, такую веру в ее способности, она вздохнула глубже, свободнее, чем когда бы то ни было прежде.

– Не думаю, что кто-нибудь другой мог бы сделать это лучше, – мягко произнес Мелвилл.

Сложно было представить, что Бальфуры, Селуины – и даже, по правде говоря, Сомерсет – сочтут подобный поступок достойным графини, пребывающей в трауре. Если кто-то узнает, что она проводит много часов в обществе джентльмена со столь дурной славой, ее богатство, несомненно, окажется под угрозой. Согласиться на этот план – безумие, но… Отказаться от возможности, о которой она мечтала с детства? Еще большее безумие.

– Вы напишете мой портрет, миледи? – снова спросил Мелвилл.

Элиза отвернулась, опустила глаза. Ей нельзя соглашаться. Ей хочется согласиться.

– Да, – сказала она.

Мелвилл издал радостное восклицание.

– Но с некоторыми условиями! – торопливо добавила Элиза. – Я настаиваю на осмотрительности!

– Я очень осмотрительный, – заверил ее собеседник.

Его ответ позабавил Элизу, но она торопилась продолжить:

– Это должно оставаться в тайне. Навечно. Мое имя никогда не должно прозвучать.

– Решено, – оживленно согласился Мелвилл.

– И мы должны придумать какое-то оправдание вашим визитам. Если вы начнете регулярно посещать Кэмден-плейс и мы не представим обществу никаких тому объяснений, это причинит столько же вреда, сколько и правда.

– Когда приступим?

Впереди, у главных ворот, показались Сомерсет и леди Хёрли, Маргарет и леди Каролина. Компания собралась в кружок.

– Завтра? – предложил Мелвилл, и Элиза шикнула на него.

– Во вторник, – вполголоса произнесла она. – Рано утром, чтобы никто нас не прервал. И приведите леди Каролину – я должна обеспечить себе присмотр как можно большего числа дам.

– Присмотр? – шутливо перепросил Мелвилл. – Леди Сомерсет, вы не можете за себя поручиться в моем присутствии?

И снова щеки Элизы порозовели.

– А вот и вы наконец! – позвала Маргарет. – Мы уже раздумывали, не отправить ли поисковую экспедицию.

– Просто леди Сомерсет привлекла мое внимание к особенно чудесной оранжерее, – сообщил Мелвилл, посылая Элизе озорную улыбку.

– Я провожу леди Сомерсет и мисс Бальфур до Кэмден-плейс, – властно заявил Сомерсет.

– Ты устала, Каро? – спросил Мелвилл у сестры.

– Нисколько, – немедленно откликнулась та. – Пойдем поищем лабиринт?

Наскоро попрощавшись со всеми, они удалились, оставив Элизу и Маргарет смотреть им вслед.

– Идемте, мисс Бальфур, теперь меня будете сопровождать вы, – распорядилась леди Хёрли, взяла Маргарет под руку и повела через ворота.

На сей раз избежать общества Сомерсета не удалось, и Элиза неохотно присоединилась к нему, держась на приличном расстоянии. Он сделал было движение, словно намереваясь предложить руку, но через мгновение передумал. Они двинулись следом за двумя леди, позволив им уйти далеко вперед. После зеленых мирных садов Палтни-стрит казалась серой и шумной, но Элиза упорно смотрела прямо перед собой, словно более восхитительного зрелища ее глаза никогда прежде не видели.

– Леди Хёрли, бесспорно, весьма резвая дама, – тихо сказал Сомерсет.

Интересно, что он имел в виду – быстроту ее походки или… нечто иное?

– Разве она не изумительна? – подчеркнуто спросила Элиза.

Сомерсет нахмурился.

– Мне не пристало такое вам говорить, – начал он, – но, миледи, я не могу не думать о том, что вам следует быть осмотрительнее в выборе друзей. Леди Хёрли, она… И эти Мелвиллы… не внушают мне доверия. Не знаю, что на самом деле привело их в Бат, но, думаю, причина не столь невинна, как они пытаются нас убедить.

– Да, несомненно, они приехали сюда в результате какого-то скандала, – согласилась Элиза. (Разве это уже не было понятно всем?) – Возможно, любовной интрижки.

– Миледи! – воскликнул Сомерсет, и Элиза сжала губы.

Прогулка с Мелвиллом развязала ей язык.

– Простите, милорд, я не хотела вас эпатировать, – сказала она.

Сомерсет удивленно хохотнул.

– Эпатировать меня? – переспросил он, будто это его позабавило.

Взглянув на спутницу, он покачал головой:

– Когда-то вы не были такой искушенной.

– Когда-то, – очень тихо произнесла Элиза, – мне было семнадцать.

Улыбка сошла с лица Сомерсета. Они уже не говорили о Мелвиллах.

– Миледи, – с некоторой неловкостью снова начал Сомерсет, – миледи, позвольте мне принести извинения.

– В этом нет необходимости, – дрожащим голосом ответила Элиза.

Поскорее бы дойти до Кэмден-плейс!

– Есть, – настаивал Сомерсет. – Я был непростительно груб…

– Я бы предпочла оставить этот инцидент в прошлом, – перебила Элиза.

Наверняка Сомерсет сожалел лишь о том, что повел себя не как джентльмен. Услышать и принять его извинения за это было бы невыносимо тяжело, ведь пережитую Элизой боль породила не столько бестактность, сколько правота его слов.

– Нам лучше обсудить…

– Я не думаю, что…

– Боже милосердный, вы дадите мне договорить? – требовательно вопросил Сомерсет и внезапно застыл на месте.

Элиза поразмыслила, не пойти ли дальше без него, но тоже остановилась. Видимо, придется выслушать.

– Простите меня, это было невежливо, – сказал Сомерсет. – Снова. Я… я был чудовищно неучтив с вами.

Своему голосу Элиза не доверяла, потому лишь отрывисто кивнула.

– Я хочу попросить прощения за все, что случилось прошлым вечером, – продолжил Сомерсет. – Я был жесток, не сдержан, и сколько бы извинений я ни принес, их будет недостаточно.

Он снял шляпу, открыв голову холодному ветру.

– Но я сожалею.