– Лет через двести будет, я не доживу, – заметил кто-то грустно. – Тут и бисер-то не достанешь…

– Это фенька, а не быль. Анекдот, – сказал кто-то.

– …И волосы у хиппи будут ненастоящие – приклеенные каким-то клеем на время, – продолжал рассказчик. – Поносил немного – и снял. Хоть пять раз в неделю меняй. Так вот эти неохиппи сидят в Москве, на Арбате далекого будущего. И не на мостовой, а в шикарных кафе, под тентами, пьют немецкое пиво. Никто их не гонит, и у каждого свое персональное кресло. Места на всех хватает. И вот мимо кафе бредет старенький дедушка с длинным хайром , я, например, в далеком будущем. Этот дед глядит на неохиппи и печально так говорит: «Ребята! А вот мы, когда хипповали в молодости, так на асфальте сидели !..» Один пионер живо откликается: «О-о! А чем же вы его бадяжили ?..»

Всеобщий смех.

Я разглядывала этого Буддиста. Ему было под сорок, на расшитой косоворотке лежала кудрявая борода, штаны были украшены веселыми ситцевыми заплатами. Через плечо он перекинул матерчатую суму, с какой он был похож на нищего в царской России, изображенного в учебнике истории на картине И.Е. Репина «Крестный ход».

– Очень возможно, что так и будет. Но будут ли тогда вписки ? – задумчиво произнесла страшноватая носатая девица в мужской шляпе, из которой во все стороны торчали волосы-пружинки. – Будут ли эти хиппи вписывать кого-то к себе, кормить? Будет ли стоп? Аск ?

– Я не хочу жить в таком месте! – Девица, видно, приняла футуристический рассказ близко к сердцу. – Там нельзя будет подойти к волосатому парню или девице и сказать: «Привет, сестра, я такая же, как ты! Давай дружить!»

Лежащий на лавке толстенький человек заиграл на волынке.

– Пипл! – воскликнула Санька. – Кто даст сигаретку?

Ей протянули закурить. Тот самый Буддист, что рассказывал «быль» про неохиппи.

Я подумала: какое сильное обращение – пипл ! Означает «народ». И не мифический, с которым будто разговаривают с трибун, – а подлинный – тот, у кого ты действительно можешь попросить не только сигарету, но и вписку, жилье.

– Помните, Джон пришел на Гоголя и сказал: «Пипл, я уезжаю на два года в Латвию, вот ключи от флэта »?.. – продолжала свою мысль сидящая на асфальте девица с волосами во все стороны.

Очевидно, она всерьез решила, что в будущем такого не будет. Ее испугала мысль о том, что коллективизм хиппи может исчезнуть. Могут исчезнуть и сами хиппи. Как мы тогда будем жить?

Кто-то ответил ей:

– Это анекдот. Чего ты испугалась? Знаешь другой? Захватили хиппи власть в стране. Стали всюду мусор убирать, сажать травку, цветы, деревья. Всюду навесили шарики, транспаранты: «Make love, don’t war!», раздавать на улицах ЛСД. Инакомыслящих стали преследовать. На милицию и прочие карательные органы государственной машины буквально охоту объявили, если где поймают, сразу судят и выносят приговор. Вот штурмуют волосатые отделение милиции, в котором забаррикадировались два последних милиционера. Молоденький лейтенант и бывалый майор. Отстреливаться им нечем, патроны кончились, в окно не вылезти – решетки не дают, в смятой пачке две раздавленные сигареты, и даже спичек нет… У молодого лейтенанта начинается истерика: «Что они сделают с нами?» Бывалый майор совершенно спокоен: «Тебе-то бояться нечего! Тебя на пятнадцать суток в КПЗ посадят – феньки плести! А вот мне придется туго…» – «Убьют???» – «Хуже. Отправят по трассе, на Колыму – хайр отращивать…»

Все гогочут, какая-то девица с правильными чертами лица и мелкими светлыми глазками – вылитая Елена Глинская в исполнении Герасимова – запела нечто под гитару. На мотив «Спокойной ночи, малыши», как многие из хипповских самодельных песен. Помню слова:

– Мы ментов стремать не бу-удем, пусть тусуются как лю-юди, неформа-альным станет стриженый наро-од…

Мы с Саней присели возле на спинку лавки, слушали.

– …маком розовым покроется Земля-а, и цвести повсюду будет конопля-а. Волосатые ублюдки-и буду-ут нюхать незабудки, вся земля – Сайгон и Гоголя-а…

Ожиданием описанных в песне чудес и прочих – разнообразных! – были наполнены наши с Саней сердца, сердца московских хиппов, сердца советских граждан…

Той зимой мы часто стояли в кафе «Современник» неподалеку, – стульев было мало. Покупали друг другу кофе. На пирожок денег уже не хватало. Когда хотелось есть, мы хватали со столов черный хлеб, посыпали его солью и кормили друг друга этим хлебом. Нас выгоняли тетки с грязными тряпками, мы шли на улицу, под вечную капель и топтались там в серой снеговой каше, с мокрыми ногами: мало у кого были приличные сапоги. Почти не замечая того, что стоим в луже, мы, как ребус, разгадывали песни Борисова. Что он хотел сказать песней про песню, сплетенную из травы?.. Это однозначно анаша!.. Откуда спер фамилию Ключарев? Это намек на Маканина? Значит, это песня про дефицит счастья в мире?..

– А город голубой – это не Бо, это Жан Волконский. Стих называется «Рай». Автор исследовал Книгу Зогар…

– Стало быть, и «Золото Господа» тоже родом из Каббалы? Это золото из библейской страны Офир?

– Что ты городишь! Метафор не понимаешь? Золото – это божественная энергия. Энергия созидания, добра и любви. Нимбы какого цвета на иконах?

– С этим все понятно. А вот десять ветров на западе и на востоке – это, я думаю, о ветрах перемен он поет…

– Ну ты еще со скорпами сравни! – с негодованием восклицает кто-то.

– Я знаю, о чем речь, – сказала я. – Это из Откровения Иоанна Богослова. И увидел он четырех ангелов, стоящих на четырех концах земли, которые держали четыре ветра, чтобы не дули они ни на землю, ни на море, ни на какое дерево.

– О! Правильно герла говорит…

Мы с Саней здорово подтянулись в музыке и литературе за это время. И занялись творчеством. Санины «поиски в искусстве» закончились освоением акустической гитары, мои – стихами под Цветаеву.

Творчество в «системе» считалось условием необходимым. Без него не снискать уважения. Правда, многие, вообразив себя художниками и музыкантами, всю жизнь так и считали. Имея талант меньше гречишного зерна.

Ну и пусть! Всякая, даже самая великая, плата – ничто за эти годы. Нет, за одну эту зиму! Ладно, – за зиму и лето, последовавшее за ней. Это было время, когда мы думали, что все в жизни возможно: от поездки в Африку и покупки джинсов «Ливайс» – вещи в то время равнозначные – кончая разверстыми небесами, готовыми низвергнуть на нас мириады бодхисатв и архангелов.

Маленький чернявенький человечек с гнилыми редкими зубами, имевший нейм Уль, взялся нас просвещать. Он шумно возмущался, когда его не понимали, и верил во все, о чем говорил. По керуаковской классификации, он был хиппи- хот , горячий. Ежедневно с шести до семи Уль объяснял желающим смысл хиппизма. Проходили эти его лекции в «Пенте» – кафе рядом с «Пентагоном». Или неподалеку, на Гоголевском бульваре, проще – Гоголях.