Семнадцатый век — время не слишком-то приспособленное для счастливого детства. Впрочем, для бурной зрелости и спокойной старости оно тоже не слишком-то годилось. Умереть было не просто, а очень просто. Жизнь была всего лишь прелюдией к смерти и посмертному существованию, в котором мало кто сомневался.

Иногда эта прелюдия была долгой, но куда чаще — короткой.

Как для людей, так и для Иных.

— Ты слушаешь меня или спишь, мальчик?

Эразму Дарвину было четырнадцать лет и в двадцатом веке он бы обиделся на обращение «мальчик». Но в семнадцатом веке это было нормально. Собственно говоря, человек из двадцатого или двадцать первого века принял бы Эразма за ребенка десяти-одиннадцати лет. Возможно, его бы смутило, что и штаны, и камзол Эразма ничуть не отличаются от одежды его взрослого спутника, но это тоже была часть времени. Дети не являлись чем-то особенным, требующим иного отношения, питания или одежды. Просто маленькие человеческие существа, которым, возможно, посчастливится стать полноценными взрослыми. Даже на картинах лучших живописцев того времени тела и лица детей были неотличимы от тел и лиц взрослых — если взгляд художника и ловил отличие в пропорциях, то сознание успешно отвергало разницу. Мальчик — это просто недомужчина. Девочка — просто недоженщина… впрочем, девочки меняли свой статус на женский очень быстро, и это никого не смущало. Человеческое тесто, куда упали первые дрожжи цивилизации, бурлило и расползалось. Человечеству надо было расти. А для этого — больше рожать, потому что не в человеческой власти было меньше умирать.

— Я не сплю! — возмутился Эразм.

— Тогда где витает твой дух? — Спутник Эразма гневно посмотрел на мальчика. Он выглядел лет на тридцать — немалый возраст. Немалый — будь он человеком. Но он был Иным, и сколько ему лет на самом деле — знал лишь он сам.

— Я думал… об этом… — Эразм смущенно развел руками.

— Об этом? — спутник Эразма с отвращением посмотрел на цветущий луг. — Скажи, мальчик, ты — пчела, собирающая нектар?

— Нет…

— Тогда, быть может, ты — ведьма, варящая зелья?

Эразм слегка вздрогнул. Ведьм он боялся, хотя по всему выходило, что теперь ему их бояться не надо.

— Нет, учитель…

— Или ты крестьянин, что будет выпасать здесь коров?

Эразм молчал.

— Ты — Иной, — твердо сказал его спутник. — Ты обладаешь великой силой прорицания и пророчества. Тебе свыше отпущена иная судьба, и все мирское не должно тебе тревожить!

— А оно точно свыше? — буркнул себе под нос Эразм. Его спутник услышал, но против обыкновения не разозлился. Пожал плечами, сел на землю, подминая травы и цветы. Потом лег, глядя в небо. И ответил:

— Я видел Иных, которые кричат, что сила их — от Бога. Они блюдут посты, следуют заповедям и часто ходят в церковь. Не знаю, что уж они говорят на исповеди… быть может, у них есть свои священники… Я видел Иных, которые верят, что Люцифер, светоносный князь Тьмы, подарил им могущество. Они жгут ночами черные свечи из жира покойников — знал бы ты, как они коптят и воняют! — целуют отрезанную козлиную башку и творят такие непотребства, про которые мне противно говорить. Но одно я тебе скажу точно — я не видел ни Бога, ни слуг его и не встречал ни Сатаны, ни его прислужников. Может быть, им просто нет до нас дела. Может быть, наша Сила — просто Сила, как умение птицы парить в небе или рыбы — дышать водой.

— Я не хочу жечь черные свечи и творить непотребства, — на всякий случай сказал Эразм.

— Не жги и не твори, — равнодушно ответил его спутник.

— Но мне скучно в церкви, учитель, — признался Эразм. — И… и я однажды украл пенни… и еще вечерами, когда Бетти приносит мне грелку в постель, я прошу ее прилечь рядом…

— Служанки созданы для того, чтобы радовать господина, — великодушно ответил его спутник. — А ты — больше чем ее господин. Ты — Иной. Поступай с Бетти в свое удовольствие.

Мальчик молчал. Мужчина скосил глаза и посмотрел на него. Эразм медленно водил рукой над примятыми стеблями травы — и те поднимались, тянулись к его пальцам.

— У тебя есть сродство к царству растений, — неохотно признал мужчина. — Это более подобает ведьме, чем магу, но Сила всегда находит неожиданные выходы… Но не забывай, что ты пророк. Кто победит в сражении на холме?

— Король, — мгновенно ответил Эразм. Недоуменно заморгал, поднял голову: — На каком холме?

— Не важно. Ты предсказываешь будущее, пусть пока и неумело. А скажи-ка… кто через три-четыре сотни лет будет править на Капитолийском холме?

— Негр воссядет на трон и славить его будут как миротворца, но пошлет он железных птиц через океан, чтобы завладеть сокровищами ливийскими и персидскими, и случится от того великая война и потрясения в мире… — медленно, будто сонно, произнес мальчик.

— Хм… — Спутник Эразма почесал кончик носа. — Нет, ты все-таки еще далек от главного пророчества. Слишком много ошибок. Итальянцы вечно воюют с арабами, но как может чернокожий править в Риме? Персия — ладно… но в Ливии нет никаких сокровищ, одна лишь пустыня, рождающая только бесполезное черное масло. И даже если через триста лет в мире будут железные птицы — то какой еще океан? Италию от Ливии отделяет лишь море. Нет, многовато ошибок… ты пока не готов. Еще есть время.

— Время на что?

— Подготовиться к приходу Палача.

…Я плеснул себе еще на палец виски. Спросил:

— Эразм, так вы называли его Палачом?

— Да. Тигром его назвал Блейк… поэт, сами понимаете… — Эразм задумчиво смотрел в закопченное жерло камина, где светились багровым угли. — Тогда мой учитель называл его Палач… или Безмолвный Палач… или Палач Пророков… Пожалуй, последнее самое верное. Он приходит только к пророкам. Тем, кто готовится сделать основное пророчество.

— Зачем? Что такого важного в основном пророчестве?

— Оно глобально, вот и все, — усмехнулся Эразм. — Предсказать войну в Ливии или полет на Луну — это частности. При всей значительности данных событий. Первое пророчество должно касаться всего человечества.

Несколько мгновений я размышлял, что именно в словах Эразма меня задело больше всего. Потом понял.

— Человечества?

— Да, конечно. Первое пророчество слишком глобально, чтобы касаться нас, Иных. Пророчество всегда говорит о людях. О человечестве.

— Что может быть событием, затрагивающим все человечество? — вслух размышлял я. — Мировая война?

— К примеру, — кивнул Эразм. — Конечно, даже Первая и Вторая мировая не затронули весь мир напрямую. Но в целом их влияние было глобальным.

— Мировые войны были предсказаны? — спросил я.

— Конечно. Только не предсказаны, а пророчены. Первая и Вторая мировая. Социалистическая революция в России…