— Что блять? Это звучит еще хуевей, чем то, что я ему завидую.

— Похож пиздец, хоть музыка с разных концов каната ебаного. Он вопросы насущные поднимал, политика-хуитика, смысл жизни, смысл смерти, темы злободневного, сука, дня. Был в своем жанре первооткрывателем, ты так же охуенно разъебывал метлу. Но, блять, у тебя больше погружение в себя, не внешние проблемы, а внутренние, философия, душевные метания. Да, блять, такое хуже зайдет, даже если качество охуенное. Людям ближе про то, что их окружает, хуй кто в себе копаться хочет. Вот жаль, блять, что не пересекся с ним, да, он был уже мужичарой, когда ты пиздюком по сцене прыгал, но все же. Встреча была бы охуительная, может история бы переписалась к хуям. Леша, да признай, что ты хотел, как он: залы огромные, туры, чтобы имя гремело из каждого утюга, заграничные гастроли, вся хуйня.

— Нет, не хотел. Я писал музло для себя и играл, пока сам ловил с этого кайф. Мне всегда было похуй, кто услышит и кто поймет. Этот же уебан хотел славы и упивался ей до талого. Эпатажа ебашил постоянно, то коммунист, то демократ. Сам уже, блять, запутался, во что верит. И вообще, блять, когда о тебе знает каждая вшивая собака, это пиздец плохой знак. Реально качественные вещи не идут в широкую публику, они для тесной и думающей аудитории.

— Да ну нахуй? Серьезно, блять? Тебе сорок с хуем годиков, а ты, блять, до сих пор хипстер ебаный? Тип охуенный такой, потому что ебашишь против мейнстрима? А Летов хуйня, потому что вошел в массы? Пиздец ты тупой, смысл нихуя не в этом. Все решает стиль, твоя начинка ебать. Мнение других до пизды, поймут-засрут, будут завидовать, подражать, пиздить идеи. Все это по хую. По хую оценят твой стиль или нет, важно его иметь. Ни одного поклонника или полмира — похуй. Важна только та хуйня, что остается от тебя, если забрать у тебя, нахуй, все.

Яна уже не лыбилась, она внимательно смотрела на задумавшегося Лешу, а потом пихнула его своей коленкой в колено.

— Да не кисни, Металлист, стиль у тебя ебать охуенный, — подмигнула Яна.

— Ну врубай свои «Звезды», — улыбнулся Леша.

— Тебе же не нравится.

— Мне и хуйня, что сейчас ревет, не въебалась.

Два раза Яну просить включить свое музло было не нужно. Уже через пару секунд она со всей экспрессией исполняла выбранный специально для Леши трек. Он воздержался от комментариев, только смотрел на нее, смотрел так долго и внимательно, что Яна даже носом подергивала от удовольствия.

— А под твоей прозрачною одеждой

Струится теплая малиновая кровь.

Последней умирает не надежда,

Последней умирает любовь.

Финальные аккорды Яна сопроводила торжественным взмахом головы. Леша улыбнулся, концерт закончился, и можно было присесть. Яна еще долго напевала припевы песен, что ей нравились, проверяя стрессоустойчивость Леши. Он ничего не говорил целых полчаса, а потом Яна сама выключила и сходила проверить сыночка.

Яну с умиленной улыбочкой в коридоре и застал Леша.

— Яна, оставайся, — сказал он.

— Ну придется. Не попру же спящего ребенка через весь город.

— Я не про сегодня. Навсегда оставайся.

— Пиздец обреченно звучит, — скривила Яна губы. — Даже если я останусь, то съебусь при повторении ебучей истории. Как раньше, я жить не буду никогда.

— Если на чистоту, разве один я хуйню творил? — на удивление спокойно спросил Леша.

— Нет, но твоя хуйня была особенной, блять. Знаю, я психованная и в руках себя держу хуево, но, блять, хватать меня, толкать и унижать ты не будешь никогда. И теперь тебе придется считаться с моим мнением, а не считать себя сверхразумом ебучим.

— Согласен.

Разбор прошлых неудач был закончен, и началось основательное продвижение вперед. Притягивая за бедра, Леша так целовал Яну, что она еле находила возможности для вдохов. Перемещение по направлению к ее старой спальне происходило интуитивно в полной темноте. А вот когда свет зажегся и часть одежды ликвидировалась, Яна замерла, уставившись на грудь Леши. У него и на груди были татуировки, но одной Яна еще не видела. Свежая, сантиметров в двадцать. Хохотом Яна разразилась особенно саркастическим.

— Ебать! Дева Мария с Иисусом? Серьезно, нахуй?

Иконографическая живопись на груди Леши была не совсем типичной. У скромницы девы Марии было лицо Яны, а у младенца Марка. Яна не удержалась от соблазна дотронуться до личика малыша.

— Че, блять, не нравится? По мне так пиздато вышло. Надо было масштаба ебануть, но, сука, места на моем теле попробуй наскреби.

— Да охуенная. Сейчас мою покажу. Иисусик? Нихуя-нихуя.

Расстегнув свой крестообразный топик, Яна осталась лишь в брюках. На ребрах, в области сердца, у нее была набита морда козленка с тремя шестерками над рогами.

— На дьявола еще не тянет, а вот дьяволеночек-козленочек вполне. Если чего-то хочет, такие децибелы берет, что тупо ебаный шум из глубин ада.

Леша засмеялся, а Яна вошла в кураж и плюхнулась на кровать, стаскивая красные брюки. У нее была еще одна новая татуировка. Прилегла она на бок и хорошенько хлопнула себя по ягодице с реалистичной картинкой.

— Карбюратор, блять! — объявила она.

В этот раз Леша только улыбнулся и, внезапно оказавшись над Яной, развернул ее к себе, схватившись прямо за этот карбюратор. Поцелуи обрывались все чаще, потому что руки активно устраняли помехи в виде белья. Когда губы Леши оказались на шее, Яна просто отбросила голову и улыбалась, закрыв глаза. Прибереженное для лучших времен желание секса, да не просто секса, а секса с ним, грозило выпотрошить ее наизнанку. Обойдя грудь, Леша опускал поцелуи к ее животу.

— Уже не кормлю Марка. Если хочешь, можешь трогать сиськи. Не тот вид, блять, конечно. Малек сдуло, еще растяжки ебаные. Хорошо, блять, что успела запечатлеть их лучшие времена и сколотить капитальчик.

— Блять, Яна, эту тему мы закрываем раз и навсегда, — Леша был слишком возбужден, чтобы ее послать, поэтому переместил поцелуи к груди, добавив: — Да охуенно все.

Яна уже не закрывала глаза, она запускала пальцы в волосы Леши и склеивала импульсы удовольствия воедино.

— Так нравится? — спросил Леша после того, как слегка прикусил ее соски.

Спросил он про ее ощущения во время секса впервые. Обычно Леша просто делал, что хотел, а Яна отпихивала его от себя, если ей что-то не нравилось. От удивления Яна вытянула губы, все же выдавила:

— Очень.

Трения, укусов и сжатий груди уже было достаточно, чтобы с ума сходить от перспективы почувствовать в себе его член. Все же пришлось