— Конечно, — спохватилась девушка, — извини. Мне просто неловко спрашивать, почему ты в Россию вернулся. Европейцу логичнее было бы с Америкой познакомиться. Ностальгия?

— Ты знаешь, возможно. Я как-то не думал… Решили на семейном совете…

— Ладно, давай дальше, не хочу тебя с мысли сбивать.

Рассказчик потряс головой, чтобы эта самая мысль оказалась сверху двух других, которые он едва не озвучил. Первая — основным занятием жителей Словакии является разведение гусей. Вторая — со Штатами он уже познакомился, но в качестве искусствоведа мгновенно им наскучил. Когда перетряхивание завершилось, Кирилл улыбнулся:

— Я сейчас на последнем, выпускном курсе…

Все годы учебы он сдавал родительскую квартиру, а жил с одинокой тетушкой в однокомнатной. Вернее, являлся ночевать — в кухню, на раскладушку. На лице Трифоновой отразилась боль и сострадание.

— Ничего ужасного, там старинный, многократно перепланированный дом, и кухня — шестнадцать метров, — торопливо успокоил оптимист. — А раскладушка у меня наисовременнейшая. Алюминиевый каркас, дно из тонких деревянных перекладин, на нем — замечательный ортопедический матрас. Никакой диван не сравнится. Не всякая кровать.

— И прямо с матрасом складывается? Пополам? Очень громоздкая? В собранном виде тете не мешает?

После выступления о Чехии и Словакии Катя решила молчать. Но не выдержала. Ее худенькому телу мягко лежалось только в деревне у прабабушки, на толстенной пуховой перине. Все остальное было пыточными агрегатами разной степени жестокости. Нынешняя хозяйская тахта давала сто очков вперед общежитской койке. И вдруг вместо того, чтобы просто сказать: «Да, да, нет, нет», Кирилл опустил глаза. Его взгляд заметался по асфальту, как луч фонарика. Кате показалось, будто она видит под ногами панически кружащий свет.

— Все нормально? — встревожилась она.

— Извини. Растерялся. Что-то не то говорю? Не так? Или ты по-своему расставляешь акценты? Прости, Катя. Мне приходилось рассказывать людям и про родителей, и про раскладушку. Но никто никогда в ходе этого не интересовался судьбой Словакии. Ни у кого не дрожал голос от беспокойства за мою тетушку, которую я могу стеснить громоздким спальным местом.

Трифонова невольно изобразила второй фонарик. Он хотел ее понять, хотел, чтобы она его понимала. Чуткий влюбленный мальчик. Неужели это с ней стряслось? И голосом, который сама не узнала, — ликующим и в то же время низким, хрипловатым — она его успокоила:

— Кирилл, мы познакомились только вчера. Со всеми, наверное, в первых разговорах бывает что-то такое. Надо приноровиться. А ты слишком остро реагируешь.

— У меня есть для этого причины, — смущенно проговорил он.

Катя могла бы броситься ему на шею. Целовать в эту шею. Любое безумство было ей по уму. Но если он от слов терялся, то с действиями, пожалуй, лучше было погодить. Чтобы вернуться к прежнему тону, который, как выяснилось, нелегко давался Кириллу, можно было обсудить Журавлика. Бедняга устал и еле плелся. Но тут они вошли в Катин двор, и она совместила темы:

— Смотри, как малыш припустился к дому. Уходился он сегодня. Но нести себя не просил. Дворняга. Молодец.

— Катя, давай остановимся ненадолго. Мне нужно договорить без помех в виде любопытных соседей, — мгновенно взял себя в руки парень. — Девушке с твоей ясной и чистой биографией я рискую показаться мутным типом. Проходимцем каким-то.

— С чего бы это? — прыснула она. И чтобы опять не напугать его до истерики, закончила мысленно: «Ты складно и сложно говоришь. Речь — твоя поручительница. А я не тот объект, на который мужчины с двумя высшими образованиями и родителями в Европе тратят красноречие. Хорошо, что наслушалась Андрея, Анну Юльевну, Аллу Павловну. А уж Ксения Ивановна как излагает. Отвечаю тебе гладко и длинно и сама не верю, что это я. Какой ты проходимец? Если и приврал, то чуть-чуть. Наверное, папа не разбогател. И сын вернулся в Россию, чтобы попробовать».

Самокритичный молодой человек тем временем горячо объяснял:

— Жизненные обстоятельства мои стандартными не назовешь. Про то, что у меня есть, ты вроде должна поверить на слово. Я перед тобой — принимаешь. А когда уйду — засомневаешься. Подумаешь, ну его, этого Кирилла, все у него не как у людей. А мне будет казаться, что произвел нормальное впечатление.

— Ты всегда такой мнительный? Собираешься, но не решаешься предъявить мне паспорт?

— Вот уж не додумался бы. Нет, я хочу познакомить тебя с реальными людьми. С моими сокурсниками. Они, конечно, молодые, заканчивают свой первый универ, но веселые. Через неделю, в субботу, мы устраиваем демократичную вечеринку без повода. Зайдем, пробудем сколько ты захочешь. Убедись для начала, что я действительно учусь пятый год, а не тунеядствую.

Современная хищница предпочла бы демократической вечеринке чопорный ужин в ресторане. Но не Трифонова. Реальность чужих друзей стала тяжелым пунктиком. Сколько упрашивала Андрея: введи в свою благородную компанию. Как изводилась тем, что он ее стесняется. А множество близких ему людей оказались выдумкой. Прихотью застарелого одиночества. Даже подруги Ксении Ивановны были солянкой, воспоминаниями молодости. Катя слушала на площадке про их любови, измены, расставания, видя перед собой только моложавую говорливую докторшу. Свою жизнь тратила, между прочим, на прошлое какой-то ветоши. И вдруг Кирилл предложил сегодняшних настоящих ребят, с которыми она сама будет общаться.

— Я с удовольствием взгляну на твоих приятелей. И не чтобы тебя проверить. Люди — самое интересное в жизни.

— Они и есть жизнь, — прежним слегка насмешливым тоном выпалил Кирилл. — Обменяемся телефонами?

Забили номера в сотовые и двинулись к подъезду. Возле крыльца парень отдал девушке цветы:

— Счастливое выдалось утро. До свидания, Катя. Надеюсь, в буквальном смысле. Я точно могу позвонить завтра?

— Можешь, — подтвердила девушка, зная, что ни он, ни она не бредят.

Зато дома не поверила своим глазам: на часах было всего без двадцати десять. Разве они провели с Кириллом не целый день? В любое другое воскресенье дрессированная общагой Трифонова уже давно намывала бы полы, замочив белье. Эти глупейшие занятия показались ей очень смешными.

— А не почистить ли нам кастрюли? — спрашивала она Журавлика и как-то грубо хохотала.

Пес предпочел другой вариант — улегся на свой коврик и заснул. Катя тоже устроилась на тахте, чтобы вспомнить каждую минуту произошедшего все-таки чуда. Прикрыла глаза — обстановка тесной комнаты символизировала всю безысходность мира… Проснувшись, она не удивилась ни тому, что уже вечер, ни тому, что любит и любима, ни тому, что это навсегда.

Музыку с четвертого этажа было слышно на первом. Для сталинок не характерно, и бдительная Трифонова немного удивилась: это вечеринка без повода или домашняя свадьба? Вскоре прояснилось: дверь в квартиру была распахнута настежь. Рядом с ней курили мужчина лет тридцати пяти и две девушки помоложе. Он что-то увлеченно рассказывал. Они завороженно смотрели ему в рот. Будто не верили ушам и силились по губам прочитать то, что им хотелось. Кирилл обменялся с ним рукопожатием, кивнул девчонкам и громко предложил спутнице: