А дальше – вывод из этого подобия силлогизма:

Таким образом, алкоголик – антипод влюбленного.

Вроде бы это не только звучало вполне логично, но и соответствовало моим наблюдениям.

Сейчас, спустя столько времени, второе из вышеприведенных суждений уже не выглядит столь убедительным. У меня накопилось много примеров того, как влюбленные отнюдь не погружаются в правду, а обитают в некоем придуманном мире, где царят самообман и самовозвеличивание, но нет места реальности.

И тем не менее, когда я, пытаясь сохранять объективность, собирал материал, субъективность брала надо мной верх. Например, вспоминая свою жизнь в Деревне, я осознал, что, как влюбленный и правдолюб, говорил правду только себе и Сьюзен. Я врал отцу с матерью, врал родным Сьюзен и своим друзьям; лицемерил даже в теннисном клубе. Защищал зону правды бастионом лжи. А теперь Сьюзен постоянно врала мне, что не пьет. Точно так же она врала и самой себе. И все-таки до сих пор твердила, что любит меня.

В общем, я заподозрил, что ошибался, считая алкоголизм противоположностью любви. Возможно, они были взаимосвязаны намного теснее, чем я думал. Алкоголизм вызывает такую же одержимость и такой же эгоцентризм, как сама любовь, и, быть может, спиртное действует на алкоголика так же сильно, как лавина чувств – на влюбленного. Может, алкоголики – это просто влюбленные, поменявшие объект своей любви?

Когда я однажды вернулся домой и обнаружил Сьюзен в уже хорошо знакомом мне состоянии – раскрасневшуюся, косноязычную, обидчивую и в то же время деликатно притворяющуюся, что все к лучшему в лучшем из миров, – мои наблюдения и мысли тянули на несколько десятков страниц. Я направился к себе в комнату и обнаружил, что кто-то похозяйничал в моем письменном столе. Даже тогда я не изменял привычке к аккуратности и знал, где что хранится. А поскольку в одном из ящиков стола лежали заметки об алкоголизме, я предположил, без всякой радости, что она, вероятно, их прочла. И все же у меня теплилась надежда, что она испытает шок, который в конце концов ее исцелит. Но пока этого определенно не произошло.

В следующий раз, открыв дневник, я увидел, что Сьюзен не просто прочла его от корки до корки. Под моей последней записью она оставила заметку, выполненную той же авторучкой, заправленной черными чернилами. Корявым почерком было написано:

Чернильной ручкой чтобы меня возненавидеть.

Объяснять ей, что рыться в моем столе, читать дневник и делать в нем записи она не имеет права, я не стал. Нетрудно было вообразить, как она с ноткой протеста скажет: «Нет, у меня другое мнение». Вечные споры меня изматывали. Однако потом мне надоело постоянно притворяться, что все хорошо, и постоянно увиливать от правды. Я также осознал, что в дальнейшем, если возникнет желание сделать новую запись, меня будет неизбежно преследовать такой образ: сидя за моим столом, она изучает последние обвинения. Это было бы невыносимо для нас обоих: мои заметки, пронизанные болью, и ее глупое, но сердитое признание вины за эту боль. Так что дневник я выбросил.

Но это ее обрывочное предложение, выведенное дрожащими пальцами и непривычной для нее ручкой, по сей день остается в моей памяти. Хотя бы из-за его неоднозначности. Что она хотела сказать: «Ты пишешь всякий бред этой чернильной ручкой, чтобы меня возненавидеть» или же «Я сделала запись этой чернильной ручкой, чтобы мы мог меня возненавидеть»? Осуждающее, агрессивное послание – или же мазохистское, полное саможаления? Видимо, она имела в виду что-то конкретное, когда писала те слова, но это осталось за пределами моего понимания. Вы, быть может, посчитаете вторую трактовку сильно преувеличенной и зафиксированной с тем, чтобы освободить меня от ответственности. Тем не менее – это и послужило основой для других моих давно утраченных заметок – алкоголик, как показывает мой житейский опыт, хочет спровоцировать других, оттолкнуть помощь, оправдать свое одиночество. И если она смогла убедить себя в том, что я ее ненавижу, это было еще одной причиной взяться за бутылку для утешения.

* * *

Ты везешь ее куда-то в машине. Бояться не надо, ты же скоро заберешь ее домой. Усадить ее в автомобиль непросто: она, как всегда, тянет время. А когда ты уже готов отпустить ручной тормоз, она вдруг срывается с места, бежит в дом и возвращается с большим ярким мешком для грязного белья, который ставит себе в ноги. И ничего не объясняет. А ты не спрашиваешь. Вот до чего дошло.

А потом думаешь: «Какого черта?»

И все же задаешь вопрос:

– Это тебе зачем?

– Видишь ли, – отвечает она, – я неважно себя чувствую, вдруг меня стошнит? Машина, то-се.

Нет, не так, думаешь ты: пьянство, то-се. Знакомый врач рассказывал, что у алкоголиков бывает жесточайшая рвота, способная повредить пищевод. Во время этого разговора ее не тошнит – возможно, оттого, что уже вырвало в доме. У тебя в голове всплывает картина, как ее рвет в этот желтый мешок, а ты вынужден смотреть. И слушать ее спазмы и плеск рвотных масс в ярко-желтом пластике. Увертки, ложь. Она лжет – лжешь и ты.

Потому что проблема уже не в том, что она обманывает тебя. В таких случаях есть два пути: бросить ей все нелицеприятные слова или принять сказанное ею. Как правило, от усталости и желания покоя (а еще – да – из любви) ты принимаешь сказанное. Закрываешь глаза на ложь. И сам становишься лжецом. А когда ведешься на ее обман, вскоре начинаешь обманывать себя – от усталости и желания покоя, а еще из любви – да, из-за этого тоже.

Какой же долгий пройден путь. Много лет назад, обманывая отца и мать, ты не задумывался о последствиях и даже получал некоторое удовольствие, поскольку считал, что так закаляется характер. Потом лгать приходилось во всем – чтобы защитить ее саму и вашу любовь. Затем она начинает лгать тебе, чтобы ты не выведал ее тайну, и лжет с некоторым удовольствием, не думая о последствиях. В конце концов ты сам начинаешь ей лгать. С какой целью? Возможно, для того, чтобы оградить свое личное пространство, которое ограждает тебя. И вот к чему это привело. Куда же делись любовь и искренность?

Ты задаешься вопросом: остаться с ней – это мужество или трусость? А может, и то и другое сразу? Или это просто неизбежность?

* * *

У нее появилась привычка ездить в Деревню по железной дороге. Ты не возражаешь, полагая, что она просто-напросто не в состоянии вести машину. Подбрасываешь ее до вокзала, она сообщает время прибытия обратного поезда, но чаще всего приезжает лишь на следующем или еще позже. А когда ты слышишь: «Не нужно меня встречать» – это она защищает свой внутренний мир. И, отвечая: «Ладно, с тобой же ничего не случится?» – защищаешь свой.

Однажды раздался телефонный звонок.

– Это Генри?

– Нет, простите, вы ошиблись номером.

Ты уже собираешься положить трубку, но человек на другом конце отчеканивает твой номер.

– Да, верно.

– Тогда добрый вечер, сэр. Вас беспокоят из отдела транспортной полиции вокзала Ватерлоо. У нас тут дама… немного не в себе. Мы обнаружили ее спящей в поезде, и, знаете ли, сумочка у нее была открыта, а там деньги, ну, сами понимаете…