Но когда между вами начинаются трения, когда все твои попытки спасти ее терпят крах, ты признаешься себе кое в чем, от чего, собственно, и не прятался – просто не успевал заметить: эта особая динамика ваших отношений вызывает и у тебя свою, особую панику и адские муки. Притом что однокашники по юридическому факультету вроде бы считают тебя приветливым и здравомыслящим, хотя и немного замкнутым, под этой видимостью в тебе клокочет смесь неоправданного оптимизма и невыносимого беспокойства. Твой внутренний настрой резко меняется в зависимости от ее состояния; хотя ее жизнерадостность, даже неуместная, видится тебе подлинной, а твоя собственная – сугубо условной. Сколько еще продлится этот крошечный миг счастья, спрашиваешь ты себя раз за разом. Месяц, неделю, двадцать минут? Разумеется, определенного ответа нет, поскольку от тебя это не зависит. Да, твое присутствие действует на нее благотворно, однако обратное вовсе не обязательно справедливо.

Ты никогда не видишь в ней ребенка, даже когда поступки ее совершенно недопустимы. Но когда наблюдаешь, как обеспокоенный родитель следит за своим чадом – за каждым его неуверенным шажком, боясь каждого «скользкого» момента и еще больше опасаясь, как бы ребенок не забрел куда-нибудь в дебри, – понимаешь, что пропустил эти тревоги через себя. Не говоря уже о резких перепадах детского настроения, когда счастливая восторженность и полное доверие сменяются слезами и ощущением заброшенности. Тоже знакомая картина. Вот только эта неукротимая, переменчивая погода души нынче захлестнула мозг и тело зрелой женщины.

Это тебя и доконало; в итоге ты вынужден был переехать. Недалеко, через несколько улиц, снял дешевое однокомнатное жилье. Как с благими намерениями, так и с низменными она настаивает, чтобы ты ее бросил, поскольку чувствует: чтобы удержать, тебя нужно слегка отпустить; и еще потому, что хочет задвинуть тебя подальше, дабы беспрепятственно напиваться. Но на самом деле твой переезд мало что изменил: все свое время ты проводишь рядом с ней. Она требует, чтобы ты не забирал никаких книг, ни единой безделушки, которую вы купили вместе, ни одной вещи из платяного шкафа; твое неповиновение вызывает истерику. Иногда ты украдкой пробираешься в дом за нужной книгой и переставляешь остальные книги на полке, чтобы скрыть хищение; иногда приносишь из благотворительного магазина «Оксфам» пару недорогих изданий в мягкой обложке, чтобы прикрыть вероломство.

Такой челночной жизнью ты и живешь. Все так же завтракаешь с ней вместе и даже ужинаешь, готовишь в основном сам; вы вместе совершаете вылазки в город; о ее возлияниях ты узнаешь от Эрика. Эрик – надежный свидетель, он, не в пример тебе, не влюблен, а просто заботлив и внимателен. Сьюзен до сих пор тебя обстирывает и некоторые твои выходные рубашки прожигает утюгом – от избытка чувств. Пьяная глажка: не самый страшный, но все же неприятный житейский сюрприз.

* * *

Последний этап близится исподволь. Пускай ты все еще отчаянно жаждешь ее спасти, но где-то на уровне инстинкта, или гордости, или самозащиты ее пристрастие к алкоголю ранит тебя все сильнее: она отталкивает тебя, твою помощь, твою любовь. А поскольку не каждый способен выдержать такое отторжение, появляется озлобленность, которая потом перерастает в агрессию, и ты говоришь себе (не вслух, разумеется, потому что тебе несвойственна излишняя жестокость, особенно по отношению к ней): «Давай, уничтожай себя, ведь ты к этому стремишься?» И с ужасом осознаешь, что именно так и думаешь.

Но ты не понимаешь (пока еще, на фоне этих раздоров), что она, даже не слушая тебя, согласится. А потому ее ответ, хотя и не произнесенный вслух, таков: «Да, именно к этому я и стремлюсь. И уничтожу себя, ведь я никчемная личность. Так что хватит доставать меня своими благими намерениями. Просто не мешай».

* * *

Ты получил место в юридической консультации, расположенной в южной части Лондона. Радуешься количеству и разнообразию дел, которые приходится вести; доволен, что большинство из них решается положительно. Добиваясь заслуженной справедливости, ты можешь осчастливить других. Понятно, что это житейский парадокс. А вот еще один неотступный парадокс: чтобы заботиться о Сьюзен, ты должен работать, но чем больше работаешь, тем больше от нее отдаляешься и тем меньше у тебя возможностей окружать ее заботой.

Как и предрекала Сьюзен, ты нашел себе девушку. Она не из тех, кто сбежит после одного телефонного звонка. Анна – тоже юрист; в этом есть некая предопределенность. Ты немного рассказал ей о Сьюзен, не ограничиваясь клеймом «странная». При твоем посредничестве они знакомятся и вроде бы находят общий язык. Сьюзен не говорит ничего такого, что могло бы тебя скомпрометировать; Анна чрезвычайно практична. Она считает, что Сьюзен должна разнообразить свое питание, и раз в неделю приносит ей качественный хлеб, пакет помидоров и полкило французского масла. Если дверь не открывают, она оставляет продукты на ступеньках.

У тебя в квартире надрывается телефон. Звонит один из квартирантов:

– Приезжайте. К нам полиция нагрянула. С оружием.

Ты передаешь эти слова Анне и бросаешься к машине. На Генри-роуд возле дома стоит «скорая помощь» с синей мигалкой и распахнутыми дверцами. Припарковавшись, выходишь на тротуар, а вот и она – выезжает в кресле-каталке; на голове – широкая повязка, из-под которой выбиваются волосы, как у Неряхи Петера.[12] На лице застыло выражение, типичное для минут кризиса: несколько изумленное, но безмятежное. Будто восседая на троне, она разглядывает улицу и замечает твое приближение, а санитары тем временем ставят кресло на стопор. Синий огонек вращается между спокойными оранжевыми маячками пешеходного перехода. Реалистично и в то же время неправдоподобно, как в кино – просто фантасмагория.

Кресло медленно загружают в машину, и, когда двери почти закрываются, Сьюзен поднимает руку, как папа римский, дающий благословение. Ты спрашиваешь санитаров, куда ее везут, и едешь за ними. Когда добираешься до больницы скорой помощи, там уже выясняют предварительные сведения.

– Я – ближайший родственник, – говоришь ты.

– Сын? – спрашивают тебя.

Ты уже готов подтвердить, но из-за разных фамилий могут возникнуть лишние вопросы. Так что ты – опять ее племянник.

– Никакой он не племянник, – бросает она. – Мне есть что рассказать про этого молодого человека.

Ты смотришь на врача, слегка хмурясь и подавая ему знак кивком. Вы понимаете друг друга: у Сьюзен временное помутнение рассудка.

– Спросите его про теннисный клуб, – говорит она.

– Непременно, миссис Маклауд. Но для начала…

И расспросы продолжаются. Здесь ее собираются оставить на ночь и, если потребуется, взять анализы. Возможно, у нее просто шок. Перед выпиской тебе позвонят. Санитары сказали, что у нее на лбу всего лишь ссадина, однако кровотечение довольно сильное. Не исключено, что придется наложить пару швов, а может, и обойдется.