общества и распределятся по различным классам: исчезнут еврейский суд, еврейская школа, обиходные языки ашкеназов и сефардов (немецкий и испано-португальский диалекты), а под влиянием модного французского безверия ослабеет и религиозная дисциплина. К этим общим опасениям присоединялись и личные: раввины и старшины, или «парнасы», ашкеназской и сефардской общин Амстердама не могли мириться с перспективами умаления их власти, с предстоящею отменою тех старых регламентов, которые давали им законную возможность играть роль правительства для еврейского населения. Вот почему, когда либе­ральные члены амстердамской общины обратились к парнасам с просьбою прочесть в синагоге республиканскую Декларацию прав, они получили решительный отказ. Парнасы собрали множество подписей под заявлением, что чтение республиканской деклара­ции в синагогах противно требованиям иудейской религии. Тогда либералы написали воззвание с протестом против действий зап­равил и расклеили его в синагогах; но парнасы велели сорвать эти плакаты.

Так возник раскол среди голландских евреев в момент, когда единство было всего нужнее, ибо начались выборы в Националь­ное собрание Батавской республики. Евреи беспрепятственно до­пускались к выборам, но вследствие внутренних раздоров прини­мали слабое участие в избирательной кампании, и поэтому не уда­лось провести ни одного еврея-депутата в первый парламент рес­публики. Когда Национальное собрание открылось, туда посту­пило прошение, подписанное еврейскими членами клуба «Felix libertate» (от ашкеназов — Моисей Ассер и его сын, адвокат Карл, Герц Бромет и Исаак Ионге; от сефардов — врач де Лемон и Яков Саспортас). Вожди еврейской либеральной партии просили чле­нов Национального собрания заботиться об уравнении евреев в правах с прочими гражданами. Сделавшись фактически гражда­нами, говорилось в прошении, евреи ждут юридического призна­ния их равноправия; приняв участие в выборах, еврейское населе­ние вправе считать христианских депутатов и своими представи­телями и требовать от них защиты своих интересов (март 1796 г.). Национальное собрание избрало особую комиссию для рассмот­рения еврейского вопроса.

Перед комиссией стояла трудная задача: разрешить вопрос, с которым было связано так много предрассудков в христианском обществе и который разделил на два лагеря само еврейское обще­ство. Народные представители Голландии должны были считаться с тем исключительным в истории эмансипации фактом, что равнопра­вия добивалось только меньшинство еврейского общества, между тем как большинство тяготело к старому порядку. Чтобы ослабить дей­ствие этого факта, горсть евреев-прогрессистов развила усиленную агитацию. В парламентскую комиссию поступил от них ряд запи­сок в защиту равноправия, между прочим и сочинение Давида Фридрихсфельда, германского уроженца, представителя мендельсо­новской школы.

В августе 1796 г. комиссия представила Национальному собра­нию доклад, составленный в либеральном духе. Начались общие пре­ния в палате, длившиеся восемь дней (22—30 августа) и отличавшие­ся чрезвычайною страстностью. Докладчиком от комиссии высту­пил депутат Ган (Hahn), произнесший убедительную речь в защиту эмансипации. Голландские евреи, говорил он, были приверженцами старого порядка и оранской династии, которая им покровительство­вала, но республика может привязать их к себе гораздо сильнее, если сделает их свободными и равноправными; к таким результатам уже привела эмансипация евреев в Северной Америке и Франции. Ора­тор затронул и самое больное место эмансипационной борьбы: воп­рос о еврейской национальности. «Можем ли мы считать нацией или особым народом людей, которые почти две тысячи лет не имеют сво­его государства? Термин «нация» применим только к государствен­ному союзу людей, но не к религиозному: не называем же мы этим именем группы последователей Лютера или Кальвина в различных государствах. Правда, евреи верят в будущее восстановление их древ­него палестинского государства, но ведь мы-то, христиане, убежде­ны, что эта мессианская вера несбыточна». Гану возражал депу­тат Гамелсфельд: «Евреи — чужие, а не граждане. Гонимые в дру­гих странах, они некогда пришли в Голландию и нашли там при­ют и терпимость; этим они должны довольствоваться, но не требо­вать гражданских прав. Ведь они сами называют себя нацией, да и мы их так называем и не считаем их составною частью голландской нации». Возражая Гану на довод относительно мессианской догмы, оратор говорил: «Я тоже христианин, и тем не менее верю, что обе­тование Бога исполнится и евреи когда-нибудь возвратятся в свою землю». Далее оратор указывал, что из десятков тысяч евреев Гол­ландии только малая часть добивается равноправия, а прочие, мо­жет быть, не желают его; он напомнил, что в 1787 г., во время восстания «патриотов» против штатгальтера Вильгельма Оранского, евреи держали сторону последнего. Он закончил свою речь выво­дом, что можно предоставить евреям равноправие лишь после того, как они откажутся от своих обычаев, автономных общин и учреждений (кроме чисто религиозных) и будут представлять собою только ряд отдельных «индивидов» среди батавских граждан.

За этими двумя речами, в которых ярко отразилась двоякая постановка еврейского вопроса в его политической и национальной форме, последовал длинный ряд речей, повторявших доводы то одного, то другого из первых двух ораторов. С большей выпуклостью, чем во французском Национальном собрании, выступало здесь основное разногласие между сторонниками и противниками эмансипации: обе стороны признавали несовместимость гражданственности с национальностью евреев, но одна сторона отрицала наличность еврейской национальности, а другая — возможность еврейской гражданственности. Депутат Фло (Floh) предложил опрашивать самих евреев: считают ли они себя по национальности батавцами или евреями? Оратор выразил уверенность, что все, кроме кучки «атеистов или натуралистов», признают свою принадлежность только к еврейскому народу; тем не менее он предложил уравнять евреев в гражданских правах условно, а именно: чтобы каждый еврей в течение года выдал обязательство, что он не будет состоять членом иной национальности, кроме батавской. Другой влиятельный депутат, известный государственный деятель Шимельпеник, отстаивал равноправие для евреев, как «отдельных индивидов», но не как народного союза. Эта абстрактная идея (повторение мысли Клермон-Тоннера; выше, § 14) объединила сторонников и противников эмансипации и заставила их под конец забыть о конкретных разногласиях. После восьмидневных прений, в которых приняли участие около тридцати депутатов, Национальное собрание пришло к благоприятному для евреев решению. Этот результат был ускорен давлением французского посланника Ноэля, настаивавшего на провозглашении эмансипации евреев по французскому образцу. 2 сентября 1796 г. было оглашено в форме декрета следующее решение: «Ни один еврей не может быть лишаем прав и преимуществ, которые связаны с батавским гражданством и которым он пожелает пользоваться, при условии, что он удовлетворяет всем требованиям и выполняет все обязанности, установленные общею конституцией для каждого гражданина».

Этим декретом упразднялось прежнее самоуправление еврейс­ких общин с его учреждениями, кроме чисто религиозных, т. е. сбылось опасение, волновавшее консервативно-национальные круги амстердамского еврейства. Они почувствовали удар внутренней свободе нации в том акте, который для прогрессистов являлся торжеством справедливости и гражданской свободы. После этого прогрессисты не могли уже остаться в составе старой общины; небольшая группа их выделилась и образовала в Амстердаме особую общину, под именем «Adat