– Я помогу тебе. Когда капитан вернется, все будет собрано.

Она опустилась на колени рядом с мальчиком и дрожащими руками принялась вынимать из ящика аккуратно сложенные детские вещи. Когда ящик опустел, а вся одежда Чарли перекочевала на стол, покрытый бело-голубой скатертью, Хелен с притворной веселостью воскликнула:

– Я умираю от голода! Быстренько одевайся и пойдем поедим чего-нибудь вкусненького.

Чарли схватился за подол ночной рубашки, намереваясь стянуть ее через голову, но вовремя вспомнил о скромности и приказал:

– Отвернись!

Хелен улыбнулась.

– Я подожду тебя снаружи. – Она выскользнула за дверь, радуясь возможности побыть одной, чтобы взять себя в руки.

Спустя считанные мгновения на крыльцо выбежал Чарли и вприпрыжку помчался к дому, опередив Хелен и громко призывая Доминика. Кот, дремавший на солнышке за колодцем, поднял голову и, когда мальчик поравнялся с ним, приветственно мяукнул.

Восторженно взвизгнув, Чарли кинулся к нему. Доминик метнулся прочь, но вскоре остановился, позволив догнать себя. Присев на корточки, Чарли подхватил его на руки и выпрямился.

Следуя за Чарли, тащившим к дому на удивление кроткого Доминика, Хелен смеялась, несмотря на все свои тревоги. Очаровательный малыш покорил сердце даже ее строптивого кота.

«Запись желающих принять участие в скачках» – гласила вывеска, красовавшаяся над дощатым столом, сооруженным в двух шагах от овального трека, где обычно устраивались скачки. В тени близлежащих деревьев толпились мужчины. Все разговоры крутились вокруг предстоящих состязаний, касалось ли это родословных лошадей или ставок, сделанных на фаворитов.

Большинство мужчин сходились во мнении, что исход скачек предрешен. Найлз Ловлесс выставил черного рысака, которого приобрел за бешеные деньги прошлой весной в Луисвилле. Породистый четырехлеток происходил от одной из самых быстроногих лошадей, когда-либо выведенных в Кентукки. И хотя в числе участников состязаний значилась еще пара скакунов, имевших неплохие родословные, им было далеко до жеребца Найлза.

Незадолго до полудня Курт направился к овальному треку, сознательно обойдя стороной шумную ярмарочную площадь. Не обращая внимания на любопытные взгляды, он протолкнулся через уплотнившиеся ряды мужчин и подошел к столу, где шла запись участников.

Упитанный краснолицый мужчина с кустистыми бровями и бакенбардами поднял на него глаза и нахмурился:

– Это округ Болдуин, Алабама, янки! Мы не желаем, чтобы такие типы, как ты, околачивались на ярмарке среди наших женщин и детей.

В наступившей тишине все взоры обратились на высокого темноволосого мужчину, стоявшего у стола.

– Что-то я не вижу здесь женщин и детей, – невозмутимо отозвался Курт. – В любом случае я пришел не на ярмарку, а на скачки. И хотел бы записать своего коня.

Джеффри Старк, толстяк, восседавший за столом, презрительно фыркнул:

– Чего-чего?

Курт терпеливо повторил:

– Я хочу записать своего чистокровного жеребца для участия в скачках.

Старк злобно усмехнулся:

– Забирай свою доходягу и проваливай. Здесь тебе ничего не светит.

– В газете сказано, что скачки открыты для всех, – напомнил Курт.

– Для всех, кроме янки, – заявил Старк и обвел взглядом толпу, встретившую его слова одобрительным смехом.

Курт не двинулся с места.

– Мое имя Нортвей. – Он произнес свое имя по буквам. – Запишите. Я сам буду участвовать в скачках.

Старк перестал смеяться.

– Я же сказал, что не будешь.

– Будет, – раздался властный голос из-за спин собравшихся.

Все головы повернулись к шерифу Брайану Куперу. Он протиснулся сквозь толпу и остановился рядом с Куртом.

– Внесите его имя в список, – спокойно сказал шериф, – и пусть занимает место у стартовой линии.

Старк побагровел. Кустистые брови сошлись на переносице.

– Какого дьявола, шериф? Чего вы добиваетесь? – прорычал он.

– Исполнения закона, – бросил Куп. Сунув большие пальцы рук за кожаный ремень, низко сидевший на поясе, он медленно повернулся к толпе: – У кого-нибудь еще есть претензии по поводу записи? – поинтересовался он. – Если да, давайте разберемся с этим прямо сейчас.

Претензий не оказалось.

Однако такой поворот событий не понравился Найлзу Ловлессу, стоявшему позади толпы в окружении своих приспешников.

Чуть позже, когда Курт проходил мимо, Найлз Ловлесс бросил на него пристальный взгляд.

Курт помедлил и протянул руку:

– Мы, кажется, встречались. Ловлесс, не так ли?

Найлз неохотно пожал руку Курту.

– Насколько я понимаю, вы собираетесь выставить своего гнедого в сегодняшних скачках?

– Есть такая идея.

– И кто же поскачет на нем?

Курт пожал плечами:

– Я.

Найлз хмыкнул, а его свита разразилась хохотом.

– Вам не кажется, что вы несколько тяжеловаты для жокея?

– Рейдер так не считает.

– Продайте мне своего гнедого, Нортвей. Советую сделать это сейчас, до скачек. Вряд ли это предложение останется в силе после того, как мой жеребец оставит его далеко позади.

– Рейдер не продается ни до, ни после скачек. – Курт двинулся прочь, затем остановился и, обернувшись, поинтересовался: – Кстати, Ловлесс, вы, случайно, не знаете, который час?

Найлз машинально сунул руку в кармашек жилета, забыв, что там нет часов, и покраснел, когда, подняв глаза, перехватил понимающую усмешку янки.

Курт повернулся и зашагал прочь.

Найлз Ловлесс скрипнул зубами.

– Черт бы побрал этого наглого янки! – пробормотал он себе под нос.

Второй раз за этот день Хелен сидела напротив Чарли за кухонным столом, рассеянно слушая оживленную болтовню мальчика и не переставая гадать, где находится его отец в этот самый момент. Поел он? Или вынужден голодать весь день? Впрочем, ей нет до этого дела.

– Допивай молоко, – перебила она мальчика.

Очистив тарелку, Чарли сдернул завязанную под подбородком салфетку и спросил:

– Уже пора?

Хелен рассмеялась, покачав головой. Все утро он спрашивал, когда наконец они будут печь пряничных человечков, и каждый раз она напоминала ему о делах, которые они должны прежде сделать.

– Нет, – ответила она в сотый раз. – Но теперь уже скоро.